Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
имела внутреннюю независимость, автономию, не меняет существа дела. Россия имела неизмеримое превосходство в силе. Мы должны были найти как modus vivendi, так и поддерживать с Россией хорошие отношения, чтобы она не только терпела особое положение Финляндии, но и считало его наилучшей альтернативой для себя.
Этот подход в основном был применим и после того, как Финляндия получила государственную независимость. В своей деятельности в Москве я исходил из этого. Мир был для нас горьким и жестоким, но мы должны были жить на его основе без каких-либо задних мыслей. На возможность его изменения не следовало надеяться. Раз и навсегда надо было признать факты.
Позиция Кремля по многим вопросам вызывала у меня, как и у других финнов, озабоченность. От этого никуда было не уйти, как я ни старался, как я ни пытался объяснить факты с лучшей стороны, как я ни пытался принимать во внимание оборонные интересы державной России, которые всегда определяли политику Кремля. Было трудно понять истинные намерения Кремля в отношении Финляндии. Но случавшиеся разочарования не могли изменить наших взглядов. Это была позиция старофиннов.
Деятельность «Общества дружбы» летом 1940 года, находившегося под особой защитой Советского государства (об этом я рассказывал выше), вызывала подозрения. Выпады против Финляндии официально управляемых советских газет и радио носили зловещий характер.
Для нас были не понятны и не объяснимы резкие и угрожающие действия Кремля в различных важных и не очень важных вопросах, хотя я при этом старался учитывать русский менталитет и существующую в Кремле подозрительность в отношении нас. Остро негативная позиция советского правительства против планов оборонительного союза Финляндии и Швеции заставляла задуматься, что за этим кроется. «Сейчас мы с Вами разговариваем, но если возьмём письменные доказательства, то дело станет серьёзным», – говорил мне по этому поводу Молотов в сентябре 1940 года. Неоднократные высказывания Молотова, походившие на угрозы, направленные против укрепления наших новых границ, также вызывали у нас подозрения. Сюда же относится и отказ разрешить самый лёгкий, но важный для нас контроль за тем, чтобы в соответствии с соглашением о транзите в Ханко военнослужащие не имели при себе оружия. Вмешательство советского правительства в президентские выборы в Финляндии было беспрецедентным. Выдавливание министра Таннера из правительства было крайне странным. В проблеме никеля в Петсамо Советский Союз в своих требованиях зашёл исключительно далеко, а Молотов и Вышинский неоднократно прибегали к угрозам, как я рассказывал выше. Грустное впечатление оставило резкое поведение советского правительства в аландском вопросе, когда Молотов, недовольный безосновательной, на его взгляд, затяжкой дел, потребовал решить их в течение недели с немедленным вступлением соглашения в силу, игнорируя при этом предусмотренный формой правления Финляндии порядок заключения договоров. Непонятным был жёсткий подход Молотова, уже после наступления мира, к случаям перехода границы с нашей стороны, которые объяснялись тем, что линия прохождения новой границы была пока ещё не вполне чёткой, и никакой опасности в себе не несли. Далее, настойчивость советских представителей в требованиях по возврату машин и оборудования, вывезенных с отошедших к СССР территорий, хотя я от имени правительства заявил, что они будут либо возвращены, либо их стоимость будет компенсирована, и речь шла лишь о выяснении, о каких машинах и оборудовании шла речь в протоколе к Мирному договору.
Одновременно начались трения между советским посланником в Хельсинки и консулами, с одной стороны, и МИД Финляндии и другими финскими ведомствами – с другой. Численность сотрудников советских учреждений в Финляндии возросла многократно, общее количество представителей и административных работников достигало двух сотен. Например, в советском консульстве в Мариенхамне было 8 консульских работников и 30 других сотрудников, в общей сложности, 38 человек, хотя их единственной обязанностью был контроль за ликвидацией укреплений, да и та работа вскоре закончилась. Было ясно, что увеличение персонала советских учреждений в Финляндии не было связано с выполнением дипломатических и консульских функций. Правда, особых оснований для удивления здесь не было, всё это хорошо вписывалось в современную мораль поведения великих держав в международном общении; я уже ссылался на дискуссию в этой связи в нижней палате парламента Великобритании в 1927 году. Современная международная мораль допускает, что многочисленные советские представители пытались разъезжать, да ещё под вымышленными именами, по всей Финляндии, с которой Россия недавно была в состоянии войны и которой они всё ещё не доверяли. Не было оснований также по упомянутой причине удивляться, что эти люди нарушали положения о доступе в закрытые районы, а эти районы их как раз особо интересовали. Дипломаты других государств придерживались иной практики, что объяснялось их иными интересами. Во всех своих действиях Кремль и его представители могли ссылаться на пример иных великих держав. В ещё меньшей степени, на мой взгляд, характеру отношений между Финляндией и Советским Союзом соответствовала деятельность советского посланника в Хельсинки. В обязанности финских властей, естественно, входили меры по недопущению нарушения норм поведения дипломатов. Если в отношении какого-либо дипломата высказывались серьёзные замечания, то это лицо должно было выехать из страны. Но советский посланник в Хельсинки писал в своих нотах: представительство Советского Союза в Хельсинки требует обеспечить беспрепятственный проход всем служащим консульских учреждений в Финляндии и т.д. Он говорил о «произволе» в отношении служащих консульства в Петсамо, высказывал «требования, которые соответствуют “минимальным” необходимым условиям», это стало обычной терминологией в российском дипломатическом языке. Таким образом, он требовал исключений для своих сотрудников из общих действующих норм поведения всех иностранных дипломатических и консульских работников в Финляндии. Основания для протеста были бы только в том случае, если бы для советских представителей были введены особые, отличные от других стран, ограничения, или ограничения, противоречащие имеющимся соглашениям. Однако Финляндия, наоборот, предоставляла им особые права на передвижение.
Неизвестно, был ли причиной этой словесной перепалки и обмена нотами всю осень и вплоть до начала января советский посланник в Хельсинки или это были прямые указания из Москвы. В любом случае, всё это показывало, что отношения между Финляндией и Советской Россией не в том состоянии, в котором они должны быть. Если бы советский посланник, уважая суверенитет Финляндии, стремился избегать поводов для ненужных трений, то многие вопросы можно было бы решить в добром согласии.
Кроме того, мы всегда помнили о судьбе Балтийских государств, которая, как считали в дипломатических кругах в Москве и в мировой печати, ожидала и нас. У финнов из головы не выходили и действия Куусинена во время Зимней войны. Вследствие всего этого летом и осенью 1940 года мы, финны, оказались в одиночестве, и нас всё больше охватывало чувство беззащитности, страха и
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
