оставалась привязана к столбу безжизненно. Неужто причудилось?
– Трусишка, – но ни с чем не мог он спутать мамин смех.
Посмотрел на тятю, но тот, как и все вокруг, оставался глух. Стоял, запрокинувши голову, и разглядывал покрытые дымом звёзды. Значит, то всё правда – он им чужой. Не видит, или не хочет видеть того, что может сделать великими и непобедимыми. Тянется к другим, а не к своим.
– Мама, – Мороз шептал неуверенно, боясь радоваться раньше времени, – что же мне делать?
В глазах стояли слёзы, и он судорожно пытался стереть их и спрятать. Его услышал тятя, крепко сжал губы, но сегодня изменил себе и вместо нравоучений погладил по голове, как будто даже жалея.
– Мы справимся. Я рядом.
Но Мороз и не услышал его, а, может, просто не захотел. Ведь уже выбрал, кто для него важнее, за кем последует и кому отдаст всего себя.
– Так, мой милый, всё так. Только мы вдвоём остались друг у друга. Ты ведь не хочешь, чтобы нас опять разлучили?
Помотал головой.
– Тогда помоги мне, – и, прежде чем успел спросить «как», ответила. – Избавь от Белого Князя. Дай маме отомстить.
Глава 29.
Элина обрадовалась темноте вокруг. Она поверила, что видела простой кошмар, пусть и слишком реалистичный. Вот сейчас под светом луны вырисуется комната, скрипучее окно и цветочные плетёнки под потолком, Сириус, примостившаяся у изголовья, и Аделина беспрестанно ворочающаяся.
Но розовую вату иллюзии быстро развеял могильный холод. А подняв глаза, Элина разглядела то же серое зеркальное небо: без звёзд, без солнца, без луны.
Это не сон!
Подскочив, она поняла, что нет рядом ни алтаря, ни поваленных деревьев, ни остатков хромых избушек. Один лес вокруг. Лежала она на сваленных вместе еловых ветках, колючих и неудобных, но хотя бы чуть мягких и не настолько мёрзлых, как голая земля.
Кто принёс её? Не Дима явно, он ведь переломался бы пополам.
Вместе с этим воспоминанием пришли другие, которые Элина мечтала забыть навсегда. Она поднесла ладони к лицу. Ничего.
Чуть поодаль горел костёр. Огонь в этом месте ощущался чужеродным, мерцая ярко и жарко, разбивая привычную мрачность. Но всё равно что-то казалось не таким. Но что? Как будто если засунешь руку, не обожжёшься. Какая-то сила манила попробовать.
В ушах вдруг зазвенел крик, танцующий меж языками пламени. В глазах потемнело от боли. Почему она видела это? Воспоминания Мороза. Смерть Морены. Также было с Яромиром, но связь с ним никогда не вызывала вопросов – «повязаны крепко», да? Но неужели каждый, кто влез ей в голову, на самом деле также привязывал себя? Неужели связь всегда должна быть обоюдная, двусторонняя?
Значит, Мороз врал. Бахвалился больше. Не так уж он страшён, каким хотел казаться. Значит, у неё есть оружие, шанс повлиять на него.
Отомстить за родителей.
– Это крыса, – раздалось вдруг от костра. – Девчонка пока жива, можешь не бояться, с ног не валиться.
В оранжевом свете Элина разглядела Диму, сидящего на поваленном бревне и крутящем над языками пламени бесформенную тушку. Она предпочла бы не знать чьё это. Однако теперь один лишь запах показался мерзким – так пахли жжёные волосы.
И словно добить её хотел, Дима предложил:
– Хочешь, могу поделиться?
Элина подошла ближе, но лишь затем чтобы дать лучше разглядеть своё скривившееся лицо, наглядно показать, всё, что думала.
– Лучше с голода умереть.
– Это сейчас говоришь. Через пару дней посмотришь совсем по-другому.
Она вот считала иначе. Это как в тех историях, когда путешественники застревали в горах и начинали играть в «Десять негритят», но с тем, чтобы съесть друг друга. Пусть лучше съедят её. Неужели смерть страшнее чем оставить всё человеческое?
– Не так всё плохо, – пробубнил Дима, словно отвечая на незаданный вопрос, и отвернулся к костру. – Со временем привыкаешь.
Элина молчала. Примостившись на коряге, она отвернулась к лесу, лишь спиной чувствуя слабый жар огня.
Неужели оно стоило того? Разве этот жестокий, питавшийся кровью и плотью монстр продолжал быть его братом? Разве осталось в нём хоть капля человеческого, живого, чувствующего?
Элина не понимала. Она ставила себя на место Димы, представляла, как если бы это они с Женей получили второй шанс. Да он бы сам не согласился, если бы узнал, чем грозит! Проклинал бы всю оставшуюся жизнь. Не простил бы, чтобы она теряла себя ради него.
Даже в тот раз, их последнюю встречу, единственное, что его волновало: «живи и наслаждайся, не иди за мной так рано».
Почему же Денис этого не видит? Почему слеп к тому, как больно и трудно его брату?
Или…
Это уже давно не Денис?
– Что такого тебе пообещал Мороз? – не выдержала бесконечного потока мыслей, – неужели вернуть его к жизни?
– Это невозможно.
– Но тогда…
– Он пообещал дать нам время.
Дима снял с костра обжаренную тушку и со всей злостью впился в некогда живую плоть. Элина не могла смотреть за этим, её передёрнуло, и она вновь отвернулась.
– Но разве убийства стоят того? Такое существование стоит? Хуже животного. И ради чего? Разве он тот брат, которого ты знал?
Тишина в ответ. Лишь поленья потрескивали. Элина понимала, что делала больно, что лезла не в своё дело, но не могла не указать на правду. Вообще-то она собиралась жизнью рисковать, чтобы спасти его! Подговаривала, спорила, лгала… А он вот так просто отталкивает, отказывает отрыть глаза, хватается за прошлое, словно то можно вернуть, если сильно постараться, если сильно захотеть. А Авелин? Почему никто никогда не думал о ней?
– Иногда он становиться прежним. В его улыбках и шутках, движениях, я вижу своего брата. Того, прежнего. Это даёт мне надежду, но – тут его голос стал ещё тише, ещё надломаннее и горше, – я сам уже никогда не стану прежним.
В этот момент он действительно показался крошечным потерянным ребёнком. Мальчишкой, поверившим в чудеса и магию, добрую сказку. А потом лишившийся даже того, что уже имел.
Они были с ним так похожи, что где-то внутри нестерпимо заболело и заныло – помоги, спаси, сделай хоть что-то.
Но что могла она, если сам не желал этого? Отказывался отпустить: повязал якорь на шею и кинул за борт в море.
Элина не знала, что ответить. Но этого и не потребовалось. Вместе с усилившимся холодом из темноты выплыл Мороз, бледнее обычного, весь всклоченный и потрёпанный.
– Не говорил ли я огонь-то поберечь?
– А я говорил, что мёрзнуть и голодать не собираюсь, – пожал плечами, быстро избавляясь от слёз и эмоций.
Элина с замиранием сердца слушала, как Дима бесстрашно перечит и гнёт своё, будто не с нечистым общался, убившим кучу народа, а с простым человеком.
– Конечно, не тебе ж псов прогонять и заедаться потом. На живые души, видишь ли, позарились.
Элина пригляделась и заметила парочку «ран» в складках балахона. Вместо крови и кожи там образовался чёрный-чёрный дым, как рябь
