часть слухов — пустые надежды, часть — правда. Ариан посылал гонцов и в Парим, за которым сейчас не мог уследить князь, и в осиротевший Гиват, на трон которого ещё никто не успел сесть, и даже к Юргису, хоть и пришлось наступить себе на горло. Если кто-то и вернётся не с пустыми руками, сколько времени ещё уйдёт проверить, не отравлены ли продукты, но Ан старался. Правда, старался.
— Я привела её, — повторила Казимира и одним глотком опустошила бокал. Обожгло горло, выбило искры из глаз, шарахнуло в нос. Каз кивнула Ану, чтобы наливал снова. — Так что тут до хера моей вины.
Плеснула в стекле янтарная жидкость, в этот раз Ариан расщедрился.
— Знаешь, как в Гур учат не бояться убивать? — Каз наклонила бокал то так, то эдак, глядя, как жидкое золото задерживается на стенках.
— О, новый вечер сказок, — невесело протянул Ан.
Барный стул под Казимирой был шатким и крутящимся. Она оттолкнулась ногой от столешницы, чтобы развернуться лицом к почти пустому залу. Локти отставила назад, вдохнула глубоко. Стул Ариана тоже скрипнул при повороте. В этот раз не было ни камина, ни уютных кресел, за которыми можно было спрятаться от внешнего мира и сделать вид, что… Что всё нормально.
— В Гастине верят в двух богов. Алгу, ну, я рассказывала про него. И в Алаян, богиню зимы, смерти. Как это назвать… — Каз пощёлкала пальцами, но Ан помалкивал, и выражения его лица она не видела. — Необходимого зла, вот. Её слёзы — это дождь и снег, она очищает мир и людей. Она плачет, забирая стариков, что прожили свою жизнь и теперь должны уступить место молодым. Но Алаян ревнива.
— Как и всякая ба… женщина в твоих историях. Ну?
— Алаян не терпит тех, кто берёт её работу на себя. Убийц. Мы не её слуги, не её посланники. Мы те, кто перекраивает её планы, кто возомнил себя богами, решающими чужие судьбы. И когда после смерти убийца попадёт на суд Алги, тот спросит — почему ты убивал? Смыл ли чей-то плач грехи с этого человека? А с тебя? Кто-то тосковал по тебе, оплакивал? Если да, Алаян защитит убийцу от суда и вечности в безлюдной заснеженной пустоши.
Каз пожевала губу, пока в ушах стояло протяжное пение на десяток голосов. Одна затихала, вторая подхватывала, третья уже достигла высшей ноты.
— Поэтому при Гур всегда были Плакальщицы. Вдовы убийц, матери, дочери, кто-то из городских или деревенских девушек. Это что-то вроде женского монастыря, как у Белых, только добровольного. Плакальщицы оплакивают наших жертв, молятся Алаян, чтобы она встретила, проводила и защитила. И когда умирают убийцы, Алаян знает, что всю кровь с их рук уже смыли слёзы. Вот так. И Яс никто не будет так оплакивать. И тех мальчишек, что знать не знали, что творят. И меня, и всех кого я убила и ещё убью не очистят слёзы ни единой Плакальщицы. Когда я сдохну, богиня ничего не услышит.
К концу её голос совсем осип. На дне бокала оставались пара капель, и Каз опрокинула его, ударив себя стеклянным ободом по переносице. Какое-то время Ариан ничего не говорил, переваривал или отмахивался от языческого бреда. Снова скрипнул стул, когда Казимира развернулась к стойке, и опустила подбородок на кулаки. Голова отяжелела. Хорошая выпивка.
— Ты каждый день херню городишь, но сегодня просто пика достигла. — Ан покачал головой и пригубил алкоголь, едва морщась. — Бана бак. — За спинку барного стула он так резко развернул её к себе, что Казимира чуть не повалилась назад. — Это не в твоей руке. Помнишь такое?
Каз сощурилась на него, потому что картинка никак не фокусировалась, и потому что Ариан пошёл с козырей.
— Родным языком по мне бьёшь?
— Послушай, ты не отвечаешь за чужие решения. Там, в… Мехш…шеде. В Мехшеде Ясмина выбрала идти с нами. Когда Дакин уходил, Ясмина выбрала нас. И Ясмина поднялась на ту стену. Ты ничего не могла сделать ни тогда, ни сейчас.
Ариан помолчал, давая ей время ответить или переварить. Так подло и по-дурацки щипало в носу. Не сейчас. Не перед ним. Не столько ты выпила.
— Слушаешь? — позвал Ан. — Ты не в ответе за всё зло в мире. Ты не остановишь каждого ублюдка. Ты не изменишь то, что когда-то сделала. И моё мнение тебе, конечно, безразлично, но ты поступала правильно.
Каз усмехнулась в сторону — сейчас он что угодно ляпнет.
— Я говорю серьёзно, — продолжал Ан. Чуть суженные глаза, тон без попытки юлить и отшучиваться. — Я ни разу не видел, чтобы ты поступала неправильно. Да, иногда ужасно тупо, кто ж спорит, но всегда правильно. Я не сомневаюсь, что каждый убитый тобой заслуживал это. Не сомневаюсь, что не было другого выхода. И я, лакх, знаю, что всегда могу положиться на тебя. Я знаю, что когда буду перегибать, могу спросить тебя. Не Вега, не Клаудию, не кого там ещё. Они давно перестали со мной спорить, для них все границы размылись. Так что, когда передо мной стоит виновный, я знаю, что меч палача я могу доверить только тебе. И прекращай всё вот это, — рукой с бокалом он махнул в сторону зала трактира. Хорошо, что янтарь едва плескался на дне, и ничего не вылилось, — всё это саморазрушение. Ты нужна мне в строю. С крепкой рукой. — Ан удержал её за правое дрожащее запястье. Когда-то за подобное он по роже получил этим самым кулаком. — С холодной головой. — Он коснулся пальцем её виска.
И не знаешь, приятное он сказал или оскорбительное.
— Так я могу на тебя рассчитывать? — переспросил Ариан.
Казимира покивала несколько раз и отставила бокал в сторону.
Ан спрыгнул на пол, хотя длиннющими ногами и так мог дотянуться, бросил на столешницу несколько монет, и подождал, пока Казимира поравняется с ним у выхода. Только на улице Ан сказал:
— И когда… — он мазнул взглядом поверх головы Каз и отвернулся к пустой дороге, — когда придёт твоё время, я найму сотню Плакальщиц и всё княжество заставлю лить по тебе слёзы. Чего смеёшься? — Ариан и сам улыбнулся, уже расслабленно и дурашливо, размахался руками, будто представлял вывески, которые развесит по городам: — Издам указ, чтобы с каждого дома по ведру слёз сдавали. Сгодится, а? — Плечом он пихнул Каз. — Докричимся мы до твоей богини?
— Болтун, — улыбнулась Казимира. Надо же, сумел её расшевелить.
— Не. — Ан выставил вперёд руку, не давая идти дальше, и развернулся к Каз лицом. — Я серьёзно. Я хочу… Ты
