Каллгира. Дорога праха
Карта Морбоса
1
«Закон молодого князя»
От имени Его Светлости Сόла Мелúна,
Верховного Князя Пакрáна, Лáуки, Корúгры и Гáстина,
во всех княжествах и провинциях вводится закон.
Отныне резистент, претендующий на княжеский престол,
должен убить действующего князя руками своими или наёмника.
21-ый год от Возвращения на Поверхность
Они её не казнят. Они выслушают. Они её оправдают.
Четыре дня в пути, остановки только на еду и покупку топлива, и гони, гони дальше. Казимира повторяла себе как молитву: «Меня не казнят. Меня не казнят».
Чем южнее, тем злее стегал ветер, песок царапал кожу, забивался в глаза, нос, рот, уши. Рука чесалась даже под перчаткой. Нет, это не нервный зуд, у Каз ведь не было причин нервничать. Глаза слезились, левый уже не открывался. С заходом солнца Казимира почти перестала различать, где асфальт, а где степь. Мотоцикл заносило каждые несколько футов, но Каз сжимала рукояти и выруливала обратно. Ащ, Алаян, ащ, люфрá [1]!
Что, если они не послушают её? Что, если воткнут нож в горло, стоит ей перейти порог? Что, если Киόр-бэй [2] не станет помогать? В этот раз всё серьёзно.
Мотоцикл взбрыкнул, как необъезженный конь, заднее колесо занесло, повело в бок. Каз зажала задний тормоз, зажмурилась. Напрягла ноги, уткнулась в плечо, закрывая голову правой рукой. Падать лучше на левую, меньше вреда.
Рухнула. Отпустила тормоз, отпустила мотоцикл, пусть катится. Казимира распласталась спиной на земле, проскользила ещё футов десять. Плечо онемело, нога тоже. Сразу нельзя вставать, пусть тело поймёт, что случилось.
Казимира опустила голову на песок, вдохнула пыль и закашлялась. Мотоцикла поблизости не было видно. Ничего, и не такое переживал, ещё поедет.
Пара минут тянулись под гул в голове и ноющую боль в ушибленном боку. Экипировка спасла кожу, но кости… Каз подумала: недавно только рёбра ломала, может, не чувствую, нельзя дёргаться.
Она подняла левую руку. Рукав подрался, на протезе остались пара мелких царапин, только локоть саднил. Чувствительность медленно возвращалась.
Прощупала рёбра, плечо, ключицу. Ухо и правый кулак царапнуло, кости вроде целы. Дышать трудно, выпрямляться тоже — это ненадолго.
Ещё минута, и-и… Всё, хватит разлёживаться!
Каз перекатилась на бок, медленно поднялась, отряхнулась и растёрла ногу, чтобы разогнать кровь. Мотоцикл весь в пыли валялся неподалёку, и Казимира прошипела сквозь зубы:
— Ла-а-акх [3]!
Она пнула песок, скривилась от боли в колене.
Скомандовала себе: успокойся. Пройдись. Подумай.
Песчинки захрустели под ботинками. Вот так. Свист ветра в поле, рык мотора вдалеке, никакой паники. Отставить.
Дыши. Дыши. Дыши.
Всё наладится. Киор-бэй позаботится. Так ведь?
[1](гастинский) Услышь, Алаян, услышь, пожалуйста.
[2](гастинский) Господин Киор.
[3](гастинский) Дерьмо.
2
Позаботится? Он отправил Каз на шесть лет гнить в тюрьме, а не в земле. Если это забота, то да. Киор постарался на славу.
Здесь всегда сыро. Когда там, наверху, Алая́н насылает голодные вьюги. Когда там, наверху, празднуют возрождение Алги́. Когда там, наверху, песчаные бури заметают дороги. Здесь всегда сыро до ломоты в костях.
Шаги Эды захлюпали по лестнице, вслед понеслись голоса стражников. Казимира подняла голову и размяла шею.
Хлюп-хлюп. Сандалии шлёпали по влажным камням. Коридор к Каз длинный, времени хватит. Она оттолкнулась от пола, придерживаясь за стену. Голова закружилась, тягучий воздух оседал на коже.
Хлюп-хлюп. Эда всё ближе.
Каз откинула волосы с лица, растёрла щёки и лоб, чтобы не пугать Эду мертвецкой бледностью.
Шаги остановились по ту сторону двери. Каз услышала нервное отстукивание пятки по камням, и Эда заглянула в зарешёченное окошко.
— Приве-е… — Попыталась протянуть она бодро, но встретила взгляд Каз, и нахмурилась. Посмотрела вниз, спрятала рыжую прядь за ухо и стала чем-то шуршать.
Каз поджала губы. Ничего хорошего.
— Пусть Догю́д будет сладким. — Эда приподняла тарелку с пшеничной лепёшкой, чтобы Казимира увидела и вдохнула запах угощения. Голос у Эды подрагивал. Не так поздравляют с возрождением бога.
— Пусть Догюд будет хмельным, — скороговоркой ответила Каз. Поживи в Гастине год и против воли выучишь все праздники и присказки. — Что с тобой?
— Ешь, мама передала. — Эда открыла окошко в нижней части двери и поставила тарелку на деревяшку.
Картамá блестела от масла, бугрилась. Такая горячая, что не почувствуешь вкуса, а только обожжёшь язык. Казимира никогда не дожидалась, пока лепёшка остынет. Картама от Айли́н-тайзý [1]? Х-ха, может, это мой последний ужин?
Каз не потянулась к тарелке, а наклонила голову, чтобы заглянуть Эде в глаза.
— Я хотела чай ещё принести. — Взгляд у той бегал, руки Эда то скрещивала на груди, то поправляла что-то на платье. Из своего окошка Казимира видела только, как дёргались плечи.
— Но та-там… — Эда указала в сторону лестницы и часто заморгала. Нижняя губа задрожала.
Казимира уперлась лбом в прутья решётки.
— Эй, посмотри на меня. Эда? Что происходит?
Та подняла взгляд, но тут же отвернулась и прижалась спиной к двери.
— Вчера приехали, — зашептала Эда. — Слуг выгнали. До середины ночи просидели.
Каз сжала в кулаке холодную решётку, и подушечки пальцев запульсировали. Шершавая, ржавая, корявая железяка пахла мхом и потом. Вся камера провоняла, но Казимира заметила это только сейчас. Из-за паники. И сдавливать железный прут до онемения Каз тоже заставляла зáферова паника.
— Новый совет?
— Угу.
Нужно было спросить, хоть Казимира и знала ответ:
— Что Киор-бэй?
— Молчал, — шептала Эда. — Они говорили. Вышли к казармам, важные, как князья. Один в белом. Сказали… — Эда затихла.
— Сколько?
— Четыре дня.
— Ого, — выдохнула Казимира, но споткнулась на первой же букве.
— Угу, через четыре дня они тебя казнят.
* * *
— Эй, Каз! — позвал голос из-за двери. — Ка-а-аз! Пусть Догюд будет сладким, как взгляды Эды, а? Ну, поболтай со мной! Казимира! Разговаривать разучишься!
Каз услышала, как что-то полилось на камни. Мехмéд! Ты же не пришёл нассать мне под дверь? А, причина в другом. Запахло домашним вином, и бурая лужица затекла в камеру. Ты пришёл поделиться, заферов идиот.
Пьяные крики Мехмеда вызывали у Каз зуд в черепной коробке. Час она перебирала варианты для побега. Подкупить стражу? Припомнить старые долги? Выпросить Плакальщицу для последнего исповедания, вырубить её и переодеться в рясу? Уболтать Мехмеда отвести Казимиру в храм? Такой великий праздник, и вся вот эта чушь. Нет, одна идея хуже другой.
А если вскарабкаться по стене до той решётки? Камера колодезная, высокая, но всё же… Нет, даже будь у Каз обе
