улыбнулся Фома, и тоже поднял бокал.
— Здоровье его величества! — провозгласил он громко, зная безотказность этого тоста.
Но произошло обратное, тишина наступила, как будто внезапно выключили свет.
— Что ты имеешь в виду? — спросил король в тяжелой паузе. — Какое здоровье?
«Он же бессмертный, Танер же предупреждал! — пронеслось в голове у Фомы. — Что я в самом деле?!»
— Обыкновенное, ваше величество! — брякнул он. — Ведь вечное-то у вас есть!..
Король усмехнулся — шутка прошла, проскользнула… Что тут началось!
— Виват королю!..
— За справедливейшего! — неслось с разных концов стола.
— За всемилостивейшего!..
— За всемогущего!..
Началось безумие, наперебой и взахлеб перечисляли атрибуты богов. Каждый стремился выдумать что-то новое и прокричать так, чтобы услышал король. Иезибальд довольно улыбался, впрочем, с грозой…
Загремела музыка, началось настоящее веселье. Тосты продолжались один за одним и все за величие его величества, так что Фома едва успевал закусить, полагалось пить каждый тост. Правда, за здоровье его величества больше никто выпить не предлагал, понимая, что такие шутки два раза не проходят.
Веселье было в полном разгаре, когда музыка внезапно смолкла, беззвучно отворились двери и в зал внесли голову Джофраила. Реакция присутствующих была, наверное, сродни той, что испытали Иродовы гости, когда на пир внесли голову Иоанна Крестителя. Но природа этой реакции была совсем иной — не благоговейной…
Даже отдельно от туловища эта часть тела Джофраила потрясла воображение присутствующих размерами и особенно своим свирепым выражением. Страх и невольное уважение к обрубку прочитал Фома на лицах собрания. Тишина стояла полная и исчерпывающая. Злодеев боятся почему-то и после смерти, а уж в таком виде!
Голову водрузили на специально приготовленный кол у стены, под единственным в этом зале портретом Иезибальда, и она повисла на нем, склонившись повинно, словно в последнем «прости» перед своим монархом.
— Как ты это сделал, Томас? — спросил со своего места король.
Похоже, его тоже поразила голова разбойника, хотя он и скрывал это хохотком.
— Надо спросить у нее, ваше величество! Я думаю, она лучше знает! — развязно сказал Фома; веселое вино гуляло в его голове шаловливыми водоворотами.
— Да? — грозно удивился король. — Ну спроси тогда ее и если она тебе не ответит, ты дорого заплатишь за свою шутку, рыцарь!..
Фома посмотрел на мертвую голову: «ну что, Джо, вот ты мне и отомстил! Сказал бы что-нибудь по этому поводу. Что-нибудь вроде: «Язык твой — враг твой!..»
— Ваше величество, это у нас так говорят! — попробовал он оправдаться. — Когда…
И тут случилось невероятное — голова открыла глаза и вперив невидящий, жуткий взор сразу во всех присутствующих, произнесла:
— Ты умрешь!.. — Потом добавила что-то совсем непонятное, но от этого не менее страшное. — Уллу мене порши!..
За столом раздался общий вздох без выдоха, кто-то сразу упал в обморок, звеня приборами. В следующее мгновение голова захохотала, и это было жуткое зрелище. Она сотрясалась и дергалась на колу, выпучив глаза и страдальчески открыв рот. Апокалиптическое видение мигом вышибло легкий хмель из присутствующих, породив маленький, свой собственный, конец света в душе. Кто смог, вскочил с места и бросился к выходу. Дикий хохот наполнял зал, он, казалось, носился под самыми его сводами, сводя с ума.
У дверей началась давка.
— На место! — кричал король, но его не слушали, потому что смех головы предвещал нечто более страшное, чем наказание самодержца, это было нечто потустороннее и ужасное, от чего волосы становились дыбом и с чем невозможно справиться. Каждому из присутствующих казалось, что мертвец вот-вот посмотрит именно на него и слова будут относиться только к нему.
Фоме опять грозило остаться без обеда. Вздохнув, он решительно подошел к голове и, приподняв ее над колом, с силой насадил ее еще глубже.
— Ты заткнешься уже! — рявкнул он.
Голова покорно отвалилась на бок и снова закрыла глаза, причмокнув губами, и изо рта ее стал потихонечку выползать черный язык. Джофраил, словно дразнил и смеялся оттуда, куда смертные никогда не торопятся и уж точно не занимают очередь.
«Еще один дурной знак!» — слышалось в выдохе придворных, покорно возвращающихся на свои места после вторичного окрика короля. Все молчали, не зная, как быть и как теперь вести себя за столом, имея в сотрапезниках не только грозного короля, но и ужасную голову.
В наступившей тишине Фома прошел на место и, подавая пример, принялся за еду.
— На место, ну! — повторил король, словно своре собак, тем, кто не успел сесть.
— А ты не трус, Томас! — сказал он, когда в зале понемногу успокоились и расселись по местам. — Ну и как ты нам все это объяснишь?.. Что значат его слова?
— Я, ваше величество, к сожалению, не толмач и не толкователь, — ответил Фома. — Но могу сказать, что это были последние слова Джофраила перед тем, как он совсем потерял голову. Теперь голова, как попка повторяет то, что слышала последним.
— Насчет умрешь, мы поняли, а что еще он добавил такое?
— Мне кажется, это что-то вроде привета, ваше величество, и извинения: мол, извините, что без смокинга. Впрочем, возможно я ошибаюсь. Мне незнакомы местные диалекты.
«Улу мене порши» на праязыке означало: тебе отмеряно. Фома это вдруг вспомнил, когда повторил слова про себя. Интересно, кому отмеряно?.. Неужели дыра настигает его?.. Или это обращено к кому-то из присутствующих?.. Несомненно одно, это инспирация Хруппа или мага такого же порядка. Значит он уже здесь?..
— Все это говорит о том, ваше величество, что у вашего покорного слуги был высокий, очень высокий, покровитель!.. Могущественный маг!
Фома посмотрел на короля, потом на Скарта. Скарт в ответ чиркнул по нему невыразительным взглядом, взглядом убийцы. Похоже, он уже решил судьбу Фомы и не тратил зря сил.
— Да, и кто же? — спросил король.
— Этого я пока
