Фома явственно почувствовал ужас присутствующих, никто не знал, на кого сейчас обрушится королевский гнев.
— Кто должен был заменить его, если он не мог выполнить своих обязанностей? — спросил Иезибальд в напряженной тишине.
Фома сомневался, что кто-нибудь сможет признаться в этом после всего, что произошло. Он сделал шаг, чтобы остановить происходящее, но король грозно и предупреждающе поднял бровь.
— А кто должен был об этом позаботиться?! — снова ударил Иезибальд посохом по полу и одновременно взглядом, полным бешенства, испепеляя Фому.
В полной тишине из-за стола поднялся небольшой человек и засеменил к лобному месту. Это был главный церемонийместер, Мартин. От него вчерашнего не осталось и следа, только цыплячьи шаги. Он даже ничего не стал говорить, просто подставил свою тщедушную грудь под роковой посох и упал, сраженный, рядом с молодым Мартином.
Тяжелая у них работа, подумал пораженный Фома, уже жалея о своем вчерашнем поведении — старик же!..
— Я тебе доверил самое главное здесь! — рыкнул Иезибальд Мартину-старшему, тоже лежащему без единого движения. — Я тебе доверил организацию!..
Но, похоже, гнев его проходил. Тем более, что по его логике, следующим виновным за такую «организацию» досуга Фомы должен был быть он сам.
— Проходи, граф, место освободилось! — с грозной любезностью и одновременно с сарказмом повел король рукой к месту старого Мартина, как более близкому к себе.
Действительно, насколько Фома мог видеть, свободных мест, кроме тех, что освободились таким странным способом, не было.
«Так у них здесь игра такая! — догадался он. — Опоздавшего убивают! Король все равно бы кого-нибудь убил!.. Какой интересный обычай!»
Фома представил себе, что творится во дворце после удара гонга.
— Убрать! — небрежно махнул рукой Иезибальд, и что-то сказал сидевшему слева от него Меркину.
Тела уволокли ногами вперед. Фома не верил самому себе, неужели вот так просто?! Король с лихвой оправдывал все рассказы о себе и что раньше казалось Фоме преувеличением, теперь вызывало внутреннее содрогание: и этот садист стоит во главе короны?..
Поднялся Меркин. Он тоже был в красном, только, как заметил Фома, чем выше положение было у персоны, тем смелее оттенок одежды в ту или иную сторону от обычного красного цвета. Красное и черное, подумал Фома, имея в виду свое одеяние против одежд остальных. Что бы это значило?..
— Господа! — сказал тайный советник глухим голосом и небольшой шум, возникший по поводу Мартинов, стих.
— От имени государя нашего, его величества Иезибальда Четвертого… — далее Меркин долго перечислял все титулы короля, что-то вроде Большая, Малая, Голубая и Розовая Кароссы, — Фома не вникал, так же, наверное, как и все…
— …повелел в изумление и назидание всем народам и временам. Милостью его величества позвольте представить вам нового графа Иеломойского, сэра Томаса!..
Советник хлопнул в ладони. Послышались небольшие аплодисменты. Большого энтузиазма от появления нового графа никто не испытывал. Неожиданно для себя смутившись, Фома криво усмехнулся одновременно всем присутствующим, было несколько неловко после двух трупов по твоей же вине получать какие-то награды и титулы, двусмысленно. Но присутствующие так совсем не считали. Более того, кто-то даже закричал что-то бодрое про короля и его милости. Наверное, не все были вчера на балу или они все новости воспринимают только в присутствии короля, решил Фома.
Советник не успел закончить речь, как король громко добавил к титулам графа:
— Бывшего странствующего рыцаря!
Сквозь затихающие аплодисменты послышался смех, видимо, этого Иезибальд и добивался. Совсем не уважали здесь странствующих рыцарей. И его черное в отличие от всех одеяние, наверное, о чем-то таком и говорило. Впрочем, что оно могло говорить, кроме того, что Фома здесь чужой, и он не особенно по этому поводу расстраивался.
По обеим сторонам от него сидели веселые дамы, которые лихо отплясывали по вечерам и отдавались позже, кому ни попадя, стол был великолепно сервирован, чего еще надо человеку, который и сам толком не знает, зачем он здесь очутился? Все отлично, Док, ты меня неплохо подставил!..
— И сегодняшний обед его величество дает в честь новоиспеченного графа Иеломойского, с этого момента верного слуги короны его величества, короля Иезибальда Великого и Справедливого! — услышал он голос Меркина сквозь общий смех.
— Бывшего странствующего рыцаря! — рявкнул король уже нешуточно, и тяжело зыркнул на своего советника из-под бровей.
— Меркин! — предупреждающе прорычал он.
Похоже, это мой настоящий титул, понял Фома, услышав новый взрыв смеха. Оглядывая свое окружение, он заметил Мэю, сидящую на противоположной стороне стола, почти напротив его. Ее грустное лицо было бледно. Моя дама, может быть жизнь положу, подумал Фома. Она не улыбнулась ему в ответ на его ухмылку и потупила взор. Фома решил было поесть, чтобы показать ей, что все в порядке, но речь, оказывается, еще не кончилась.
— Сэр Томас, бывший странствующий рыцарь, совершил подвиг и этим оказал услугу его величеству. Услугу, за которую полагается награда…
— У тебя остается не так уж много времени, малыш, чтобы получить ее! — неожиданно перебил король Меркина, осаживая того взглядом. — Всего два дня. Ибо послезавтра ты отправишься защищать свои родные земли от нашествия нашего злейшего врага. За тебя и твои земли, сэр бывший странствующий рыцарь! — поднял он бокал, хохоча.
Королевская шутка пользовалась неизменным успехом. Страх заставлял людей корчиться от смеха, чтобы не загибаться от чего другого. В зале поднялся необыкновенный шум, смех, возгласы, к Фоме тянулись чокаться, но так, как тянутся к шуту, чтобы дернуть за колокольчик на дурацком колпаке.
Выпив, Фома почувствовал необыкновенную, пьянящую легкость вина, подаваемого за столом. Захотелось смеяться со всеми. Вино здесь, как и все, что принимается вовнутрь, отменное, из чего его делают, подивился он, чувствуя в голове приятное облако неопределенности. Меркина уже никто не слушал, и он, сказав еще что-то в общем шуме, сел. Что-то подмешивают? Думать об этом не хотелось. Хотелось смеяться и любить.
— Как тебе твое новое поприще, Томас? — хохотал Иезибальд, перекрывая общий гул.
— Я счастлив, ваше величество! Иного и не ожидал! — ослепительно
