аналогичную камеру и для Бранко Вукелича, отправив ее в Японию через французское консульство, поскольку получатель по-прежнему числился корреспондентом агентства «Гавас» в Токио. Через несколько недель, 22 июля 1940-го, Зорге в уже хорошо знакомом нам большом письме о состоянии резидентуры просил Москву разрешить Вукеличу хотя бы отпуск, так как, находясь в Японии восемь лет без выезда в Европу, тот, как и другие европейцы – агенты Москвы, навлекал на себя серьезные подозрения[647].
Жизнь показала, что Зорге давно стоило бы признать ошибочной свою первоначальную оценку «Жиголо» как ненадежного и бесполезного сотрудника, данную им в 1933–1934 годах. Бранко Вукелич со временем показал себя не только умелым и даже талантливым разведчиком, но и честным и мужественным человеком. К тому же в отличие от других членов группы, неяпонцев, он вполне обжился в Японии, весьма прилично выучил язык и не только свободно говорил, но и читал по-японски. Этому способствовали некоторые личные обстоятельства биографии Бранко и его стиль жизни, поначалу поставившие в тупик Рихарда Зорге и, возможно, способствовавшие тому, что он так до конца и не расположился к своему товарищу.
Вукелич приехал в Японию с семьей – женой и сыном. Супруга – Эдит была инструктором по датской гимнастике и планировала преподавать ее в Токио, но с удивлением узнала, что это крайне маловероятно при незнании языка, да и японские конкурентки, которых оказалось немало, не жаждали пустить ее в свой мир. К тому же семья сразу столкнулась с серьезными материальными проблемами. В Москве, как обычно, весьма приблизительно подсчитали стоимость жизни в Японии, и по приезде оказалось, что 1800 иен, имевшихся у Вукеличей, хватит в лучшем случае на пару ближайших месяцев. «Все это оказалось потрясающей неудачей, почти провалом, и позднее мне пришлось столкнуться с большими трудностями, – вспоминал Бранко на следствии. – Десяти иен в день на квартиру и еду хватало супружеской паре десять лет назад, а в 1933 году, когда мы приехали в Японию, женатая пара европейцев тратила более десяти иен в день, даже снимая квартиру в районе Бунка. Более того, эти десять иен в день заставляли европейцев ограничивать себя во многом – в осмотре достопримечательностей, например. Десять иен в день не позволяли потратить хотя бы одну иену на подобные цели»[648]. Нечего было и говорить о первоначальном плане легализации, согласно которому Вукелич должен был путешествовать по стране как специалист по искусству и заводить знакомства в японском бомонде – ему и жить-то было не на что, не то что путешествовать. Да и с местом расположения жилья, как у Зорге, поселившегося напротив полицейского участка, и Клаузена, чей дом был зажат между пехотными полками, тоже получилось не так, как хотелось бы. Первую квартиру, как мы помним, Вукеличам удалось найти в районе Отяномидзу, это место оказалось неудачным из-за близости Никорай-до и пристального полицейского наблюдения за иностранцами.
Позже, избавившись от неудачной квартиры, семья Бранко переехала в район Итигая (там и сегодня живут его потомки) – местность, как и Отяномидзу, расположенную на высоком холме над городом, а оттого особенно удобную для ведения радиопередач. Не случайно свой первый успешный опыт по налаживанию связи с «Висбаденом» Клаузен осуществил именно оттуда. Правда, и здесь соседство оказалось не слишком приятным: район был напичкан воинскими частями, казармами, усадьбами и домами генералов и офицеров, тут же располагалась токийская военная академия, в здании которой после войны состоялся Международный трибунал для Дальнего Востока (ныне это территория Министерства обороны Японии).
Но если с жильем к 1935 году положение хоть как-то удалось наладить, то с финансами и, главное, с работой для эмансипированной датчанки Эдит ничего не получалось. К тому же маленький Поль (Пол) часто болел. Бранко, найдя работу, пропадал на ней денно и нощно, и, видимо, не только там. От Эдит не укрылось восхищение мужа красотой японских произведений искусства и местных девушек. Ситуация сложилась непростая, ведь Эдит была в курсе истинных целей прибытия Бранко в Японию и сама добросовестно помогала резидентуре чем могла, следя за безопасностью дома во время радиосеансов или большой фотоработы мужа: Вукелич стал главным фотографом группы, копируя на микропленки секретные материалы, которые на время могли передать ему Зорге или Клаузен, для последующей отправки на материк. Если расставание с Эдит для Бранко было по-человечески больно, то для всей группы «Рамзая» могло оказаться очень опасно. Но и жить вместе супруги Вукелич больше уже не могли: после нескольких мимолетных приключений весной 1935 года у Бранко появилась постоянная японская возлюбленная по имени Ёсико. В 1938 году Вукеличи разошлись, однако бывшая жена не покинула Токио, как от нее ожидалось, а осталась с сыном в городе, где ей так не просто оказалось освоиться. Что было уж совсем неожиданно: Эдит не утратила связи с резидентурой, по-прежнему предоставляя свой дом для радиосеансов с Владивостоком. Это было сильное решение, и впоследствии Зорге высоко оценил его, отзываясь о бывшей жене своего помощника самым лестным образом[649]. Перед самым арестом группы ее с сыном удалось переправить в Австралию за счет резидентуры, и на следствии Зорге дал показания против Эдит, уже не рискуя ей навредить.
После вторичной женитьбы Вукелича Зорге перестал приходить к нему домой, хотя раньше его посещали не только Клаузен, но и сам резидент, и даже Мияги[650]. У Ямадзаки (Ямасаки) Ёсико в городе было слишком много японских знакомых, которые могли заинтересоваться иностранцами, бывающими в гостях у интернациональной четы. Неприятные вопросы могла задать и сама новобрачная (молодожены венчались в начале 1940 года в Никорай-до, но Зорге на свадьбу приглашен не был), которая, в отличие от бывшей жены, долгое время не знала о разведывательной работе Бранко, будучи искренне уверена, что она замужем просто за французским журналистом. Тем более что работы у мужа с каждым месяцем прибавлялось. Впоследствии Зорге рассказал о ней следователям: «У Вукелича было две задачи. Одна касалась технической стороны нашей деятельности, другая заключалась в сборе информации.
Самым важным источником его сведений было информационное агентство “Домэй”. По работе он бывал там каждый день и поэтому мог легко заполучить разнообразную информацию, как опубликованную, так и неопубликованную. Кроме того, он мог узнавать скрытые политические нюансы непосредственно в агентстве “Домэй” и его отделах. Информация, получаемая оттуда, была чисто политической, а некоторая просто отражала политическую атмосферу. Поэтому в принципе важной информации оттуда не поступало, но она была значимой и интересной как дополнение к огромному количеству сведений, полученных моей группой по другим каналам. Это впечатление особенно укрепилось после докладов Вукелича об атмосфере в агентстве в связи со Второй мировой войной и настроениях, связанных с развязыванием войны Германии с СССР. Агентство “Домэй” совершенно не было прогерманским, и
