дней. Наверное, они ждали от меня жалоб, но я хорошо понимала, что они были бы напрасными.
Незадолго до моего освобождения в тюремный блок, где я находилась, попала еще одна бомба. Потолок моей камеры частью обвалился, сквозь дыру я могла видеть кусочек неба. Должно быть, вначале я долго пролежала под обломками без сознания. Никто не пришел мне на помощь. Наконец мне удалось, насколько позволяли силы, выбраться из-под обломков кирпича, балок и искореженного железа; я стала колотить в дверь, чтобы привлечь внимание надзирателей. Но напрасно. Три дня и три ночи – время суток можно было хорошо различать сквозь дыру в потолке – провела я без пищи в полуразрушенной камере. Потом дверь расчистили и взломали»[643].
После войны бывший помощник советского военного атташе, уже упоминавшаяся ранее Галина Николаевна Ерофеева, первая из наших соотечественников узнавшая о казни Зорге и Одзаки (она прочла сообщение о казни в ноябрьском парламентском вестнике за 1944 год и сообщила информацию своему шефу, после чего сотрудники военного атташата «забегали и засуетились»), участвовала в допросах бывшего радиста и его жены. Она прямо указывала, что Клаузенов тайно вывезли из Японии представители советских спецслужб, хотя и не говорила, какой из них именно. Сегодня это известно.
Макс Клаузен был освобожден из японского застенка 9 октября 1945 года и до середины января следующего года жил в квартире своего бывшего компаньона в городке Урава, недалеко от Токио. 23 октября 1945 года он по собственной инициативе восстановил связь с легальной резидентурой советской военной разведки, действовавшей под прикрытием посольства СССР в Японии.
Из служебной записки:
«В начале ноября 1945 г. Центр дал указание нашему резиденту оказать “ИЗОПУ” материальную помощь и соблюдать в отношении с ним строжайшую осторожность и конспирацию, не строя никаких планов по его использованию в нашей работе в Японии в настоящее время. Наш резидент считал оставление “ИЗОПА” и его жены в Японии нежелательным со всех точек зрения. Это объяснялось главным образом тем, что прошлой деятельностью “ИЗОПА” и его настоящими связями заметно начала интересоваться американская контрразведка, особенно в направлении выяснения обстоятельств успешной деятельности резидентуры ”ИНСОНА” в течение шести лет. КРО американцев толкала “ИЗОПА” на прямой контакт с нашими представителями в Токио, задабривало его продовольственной и другой поддержкой, держа его под наблюдением и соответственно обрабатывая. “ИЗОП” ответил американцам, что к советскому представительству он никакого отношения не имеет, а обо всех мероприятиях американцев в отношении его своевременно информировал нашего связника».
17 января 1946 года советской разведке удалось осуществить блестящую операцию по тайной переброске супругов Клаузен на нашу территорию. Ни американцы, ни японцы не знали о ее подготовке и не смогли этому помешать. А накануне прибытия супругов Клаузен в Москву в японском отделе Главного разведывательного управления Генштаба Красной армии были подготовлены предложения относительно дальнейшей судьбы бывших соратников Зорге:
«1. По прибытии в Москву обеспечить всем необходимым, разместив на конспиративной квартире.
2. Рассмотреть возможность представления “ИЗОПА” к правительственной награде – ордену Ленина, а его жену – к ордену “Красная Звезда” (при условии сохранения за обоими советского гражданства).
3. Обеспечить трехмесячное санаторное лечение обоих на Кавказе.
4. Рассмотреть возможность выдачи единовременного пособия в размере: “ИЗОПУ” – 50 000 руб., его жене – 25 000 руб.
5. Устроить на постоянное местожительства в Восточной Германии (согласно решению командования от 27.11.45)…
6. Назначить персональную пенсию обоим в валюте по месту постоянного жительства, обеспечив приличными жилищными и материальными условиями.
7. Обязать “ИЗОПА” описать историю работы и провала резидентуры “ИНСОНА” по плану отдела
19 февраля 1946 года»[644].
Галина Ерофеева вспоминала о первой встрече с Клаузенами на конспиративной квартире в Москве: «Мы застали двух растерянных, даже перепуганных людей, которым вручили пишущую машинку и попросили воспроизвести на бумаге всю историю организации Рихарда Зорге, начиная с момента вербовки Макса…
Передо мной были два человека, совсем не представляющие, что их ожидает. Длительное пребывание в тюрьме оставило на их лицах свой трудно изгладимый след: сероватая кожа, большие темные круги под глазами, нездоровая одутловатость. На этом, пожалуй, их сходство кончалось. У Макса, несмотря на перенесенные страдания, проглядывал природный оптимизм, доброжелательность и почти детская наивность и простота. Анна была иной. Он была обозлена, подозрительна и недоверчива… Она, конечно, понимала, что может ожидать их в СССР в сталинские годы. Макс, а следовательно, и она по последним принятым им передачам из Москвы знали, что Зорге не доверяют.
Но постепенно они оба оттаивали, понимая, что с ними обходятся хорошо и ничего страшного им в ближайшее время не грозит. Их приодели и, в качестве награды за службу, вручили пару часов. Эти довольно дешевые импортные часы – правда, предметы редкие в советской жизни тех лет – использовались, вероятно, для экипировки нелегалов. Преподносить их в качестве награды за такую службу было нелепо, но сам акт дарения, видимо, предназаначался для успокоения четы Клаузен. И он возымел свое действие. Макс и Анна поуспокоились. Они передавали нам в несколько приемов напечатанные Максом на машинке убористо, почти без интервалов (сказывалась привычка к конспирации), листы, а я переводила их содержание на русский язык. Макс писал о Зорге с… благоговением…
В беседах с Максом явственно ощущалось, что он испытывает комплекс виновности: лучшие, сильнейшие члены организации погибли, а он – «простой» технический исполнитель, радист, остался жив. О Рихарде он снова и снова говорил как о человеке, совершившем беспримерный подвиг из верности Советскому Союзу. Но и сам Макс долгие годы работал беззаветно, выполняя все предписания Зорге»[645].
22 июля 1940 года Рихард Зорге, всегда беспокоившийся о своих друзьях больше, чем о себе, писал в Москву: «…мы все должны признать тот факт, что Фриц страдает столь серьезной сердечной болезнью, что не приходится более рассчитывать на его выздоровление и тем более на возвращение им былой работоспособности. Лечащий врач заявил мне, что даже при полном изменении его образа жизни и работы он сомневается, чтобы Фриц прожил более двух лет»[646].
Макс Клаузен, награжденный советским орденом Красного Знамени и восточногерманским «За заслуги перед Отечеством» в золоте, тихо скончался в дарованной ему квартире в Берлине, на улице Зорге, 15 сентября 1979 года, в возрасте восьмидесяти лет, пережив своего патрона на четыре с половиной десятилетия и на один год – свою верную спутницу, кавалера такой же награды ГДР и советского ордена Красной Звезды, сибирячку Анну Жданкову.
Глава сорок четвертая
Неловкий, но незаменимый
В Шанхае Анна Клаузен не только передавала микропленки и секретную литературу и получала деньги, но и закупала комплектующие к радиостанции мужа и детали для фотоаппарата «Лейка», которым пользовался Зорге, – их было трудно, а порой и невозможно достать в Токио. Во время последней поездки в 1940 году она купила
