Сеть «Нейрофокс»
Джастин Корд достаточно неплохо знал историю и понимал: если он не встанет во главе движения, которое сам же и породил, движение, скорее всего, его раздавит. Во многом поэтому он и решил взять бразды правления партией в свои руки. Многие поносили его, в то же время пристально следя за его действиями. Даже противники приглашали Джастина к себе и позволяли произносить речи. Сначала он принимал приглашения, не желая показаться невежливым отшельником, но вскоре понял: его зовут, чтобы поглазеть и ткнуть в него пальцем, а вовсе не для общения. Да и как прикажете общаться с непреодолимой силой?
Затем ему назначили ревизию — не психологическую, но финансовую. Решили проверить, как он распоряжается своими деньгами. С помощью частных детективов государство тщательно проверяло все счета Джастина, все его доходы, все подарки, полученные и переданные им отдельным людям и группам. За четыре недели, последовавшие за судебным процессом, Джастина трижды вызывали в суд в качестве ответчика. Он не сомневался, что поданные иски не последние. Хуже того, по требованию государственных органов все его счета заморозили — до тех пор, пока государство не изыщет способ взыскать с него налоги. Фискальные органы проверяли все компании, в которые Джастин вкладывал средства. По утверждению проверяющих организаций, они обладали правом конфисковать «подозрительные» фонды — подобное право не применялось в деловых кругах с начала двадцать первого века. Несколько корпораций пригрозили привлечь Джастина к суду, чтобы вынудить его продать свой пай в этих корпорациях. Чтобы не подвергать компании, в которые он инвестировал, еще большему риску, Джастин распродал свои акции. Всего несколько месяцев назад все они с гордостью называли Джастина в числе своих акционеров. Разумеется, все деньги, вырученные Джастином от продажи акций — хотя почти все пришлось распродавать себе в убыток, — тут же конфисковали частные агентства, действующие по поручению государства. Мэнни уверял, что мог бы вернуть все активы обратно, но на это требовалось немало времени. Прецедентов не существовало, а почти все суды относились к Джастину враждебно. Раз он сам хочет, чтобы его облагали налогами, пусть и за последствия отвечает сам. В конце концов, Джастин мог беспрепятственно распоряжаться всего четвертью или даже пятой частью своего состояния. Правительство выдумывало все новые и новые уловки, а Мэнни только и успевал отбиваться. Джастина передергивало, когда он представлял, что было бы, если бы он владел чьими-то частными акциями — что сделало бы государство с теми несчастными, чьими пакетами он владел. Хорошо, что он не отступал от принятого им решения не владеть ни единой живой душой. Правда, иногда он жалел, что продал акцию Гектора, купленную в бесславной попытке отомстить. Только бы Агнес не высовывалась… Те деньги давно потрачены, и он не имеет над ними власти, но было бы ужасно, если бы то, чем он гордился — после Нилы, разумеется, — пошло на растерзание волкам. Кроме того, он упал духом, поняв, как быстро сумело отрастить клыки государство, долгое время лишенное рычагов давления. «Как рыба в воде», — комментировал сидящий в нем циник.
Проверкам и ревизиям не было конца, а профессиональные отношения дали сбой. Потом Джастину нанесли удар в спину — попросили освободить квартиру. Владельцы жилого комплекса мотивировали свое решение заботой о его безопасности. Какая-то логика в их доводах, безусловно, была. С другой стороны, домовладельцы не желали терять прибыль — другие жильцы один за другим покидали дом, ставший печально известным. Конечно, миллионы последователей «Одного свободного человека» с радостью поселились бы рядом со своим вождем, но квартира в комплексе «71+» была по карману немногим. Само название обозначало не только минимальный пакет, владельцы которого получали право здесь селиться. «Плюс» отражал огромный годовой взнос на содержание дома. Нельзя сказать, чтобы Джастину особенно нравились его апартаменты. Да, жилье было престижным, на вершине небоскреба, и в безоблачные дни из окон открывался умопомрачительный вид. Но главное — здесь никто не ходил за ним по пятам и не тыкал в него пальцем. «Старые богачи» — а его, безусловно, можно было считать самым старым из ныне живущих богатых людей — вовсе не стремятся к активному общению. Такое положение Джастина вполне устраивало. И если бы в одном с ним доме отказались жить единицы, он бы и глазом не моргнул. Но когда агент по недвижимости объяснил ему, что больше половины соседей собираются сменить адрес, Джастин решил съехать. Ему не хотелось еще одного скандала. Разумеется, ему вернули остаток от внесенной вперед платы за пять лет. Деньги тут же были конфискованы вплоть до окончания аудита.
Человек послабее наверняка сломался бы от такого давления, но у Джастина имелся козырь в рукаве — во второй раз в жизни (и в первый раз во второй жизни) он влюбился. Чем больше времени проводил он с Нилой, тем больше влюблялся. Особенно его чувство окрепло после второго покушения. Проснувшись после ночи любви, Нила и Джастин подолгу разговаривали, а потом снова кидались в бурное море страсти. Они сознавали, что их чувство запретное, и оттого любили друг друга еще сильнее. Джастин все больше ценил свое новое тело тридцатилетнего мужчины в сочетании с мудростью и жизненным опытом прежних лет. Теперь он относился к своей возлюбленной нежно и с таким пониманием, какое и не снилось молодым людям.
Короче говоря, хотя на голову ему валились все новые беды, Джастин их все отметал. Во второй раз в своей длинной и сложной жизни Джастин Корд был невероятно счастлив.
Совет директоров GCI был настроен сурово. Хотя новые меры безопасности осложнили всем жизнь и официальным козлом отпущения выбрали государство, GCI тем не менее проиграла еще один процесс. Но главное, над всеми нависла более серьезная угроза. Система переживала первый настоящий спад за несколько веков. В инкорпорированном мире, разумеется, бывают взлеты и падения, но они хорошо изучены и не являются сюрпризом для экономического положения в целом. Ни одна отрасль промышленности или компания не обладает достаточной силой, чтобы стать единоличным лидером или утопить всю экономику. Если, допустим, наблюдался спад в производстве орбитолетов или выпуске колы, другие отрасли промышленности непременно переживали подъем. Таким образом, экономика находилась в равновесии. Вся система оказалась необычайно гибкой по отношению к циклу деловой активности, как его принято было называть раньше. Спады чередовались с подъемами, и так шло с самого начала периода промышленной революции до Большого Краха. Очередной цикл деловой активности начинался после какого-либо судьбоносного события или зарождался в недрах института настолько внушительного, что он способен был повлиять на всю экономику в целом. Ранее только один институт обладал подобными характеристиками — государственная власть. Имея монопольное право применять силу и вынуждать к согласию все общество, правительства разных стран в разные периоды истории, если можно так выразиться, приспосабливали экономические законы под себя. Иногда экономику «скручивали в бараний рог» во имя короля, расы, народа, общественной справедливости, честности и так далее. Иногда разыгрывалась карта «общего блага». Всякий раз, употребляя власть, правительства докраховой эпохи неизбежно искажали весь спектр экономики. Правда, крупные потрясения не всегда становились следствием силовых методов правительства. Сходное действие часто оказывали природные катаклизмы, и все же они не производили такого губительного эффекта, как вмешательство правящих кругов.
