потерять самоуважение, который охватывает даже философов, если кому-нибудь из их близких грозит громкий скандал. Он был зол на Дирека, на Кэрстин и даже на Тода за то, что тот сложа руки смотрел на возмутительное воспитание своих детей, которое привело к такой катастрофе! Борьба с несправедливостью, сочувствие чужим страданиям, рыцарство? Да! Но нельзя же, чтобы все это било по его дочери, по всей семье и, в конце концов, по нему самому! Они поставлены в невыносимое положение! Феликс тут же решил, что, удастся им или нет спасти Дирека от его донкихотской выходки, Недду он все равно не получит! И ему сразу же стало трудно встречаться взглядом с дочерью.
Они заняли пустое купе и, рассевшись по углам, машинально развернули вечерние газеты. Ведь, что бы с человеком ни случилось, он все равно должен прочесть газету! Без этого жизнь станет совсем уж невыносимой! Феликс, купив газету мистера Каскота, долго ее листал, не соображая, что там написано, как вдруг ему в глаза бросилось следующее сообщение:
«Трагическая смерть заключенного! Вчера, во второй половине дня, в городе Вустере человек по фамилии Трайст, приговоренный за поджог к трем годам тюрьмы, напал на конвоиров, сопровождавших его из суда обратно в тюрьму, и попытался бежать. Спасаясь от погони, он кинулся прямо в поток машин на мостовой и попал под автомобиль, двигавшийся с довольно большой скоростью. Несчастный получил удар по голове и умер тут же на месте. Причины такого отчаянного поступка остались невыясненными. Известно только, что Трайст страдал эпилепсией. Предполагают, что у него начинался припадок».
Феликс замер, прикрывая желтоватыми листами газеты лицо и не зная, как ему быть. Что это за собой повлечет? Что будет? Теперь, когда Трайст мертв, донкихотский поступок Дирека теряет всякий смысл. Но может быть, он уже «признался»? Из газетной заметки следует, что самоубийство произошло сразу же после суда, до того как юноша написал письмо Недде. Не может быть, чтобы он до сих пор об этом не знал и не отказался от своего безумного замысла!
Феликс нагнулся вперед, тронул Джона за колено и передал ему газету. Джон прочел заметку и вернул газету. Братья молча переглянулись, потом Феликс еле заметно показал головой на дочь, и Джон кивнул. Перебравшись поближе к Недде, Феликс взял ее за руку:
– Прочитай вот это, детка.
Недда прочла, вскочила, потом опять упала на сиденье.
– Бедный, ах, бедный! – воскликнула она. – Что же это, папа? Ах, бедный!
Феликсу стало стыдно. Хотя смерть Трайста так для нее все упрощала, она почувствовала только жалость к этому бедняге. Он же, для кого все это значило куда меньше, испытывал только облегчение.
– Он говорил, что не вынесет тюрьмы: он мне тогда еще сказал, – но я не думала… Ах, несчастный! – И, спрятав лицо на плече отца, она разрыдалась.
У Феликса все внутри сжалось; он слышал, что и Джон тяжело дышит в своем углу. Не зная, как ее утешить, он молча гладил ее руку. Наконец она прошептала:
– Теперь уже Диреку некого спасать. Ах, папа, если бы ты видел этого беднягу в тюрьме!
Феликс только и нашелся сказать:
– Деточка, в тюрьмах сидят тысячи и тысячи несчастных…
После всех волнений наступила апатия, и остальные три часа они ехали молча. А поезд, громыхая, шел по мирной, полной довольства земле.
Глава XXXV
Они приехали в Вустер к пяти часам и сразу отправились в гостиницу «Король Карл». Хорошенькая конторщица сообщила им, что молодой джентльмен расплатился по счету и ушел часов в десять утра. Но вещи свои он пока оставил в номере. Она не заметила, чтобы он возвращался. К нему в номер надо подняться по той лестнице в конце коридора. В гостинице есть другой вход – он мог войти оттуда. Коридорный проводит их в номер.
Они прошли через вестибюль, загроможденный мебелью, – стены, как и полагается в провинциальных английских гостиницах, были украшены оленьими головами и батальными гравюрами; поднялись за коридорным на пять ступенек вверх по лестнице, устланной красной дорожкой, и прошли в самый конец плохо освещенного зеленого коридора. На их стук никто не отозвался. Маленькая темная комната с полосатыми обоями и несколькими батальными гравюрами выходила на боковую улицу и вся пропахла пылью. На кожаном диване стоял приготовленный к отъезду и уже затянутый ремнями потрепанный чемодан, а на нем – нераспечатанная телеграмма Феликса. На случай если Дирек вернется через боковой вход, Феликс написал на своей визитной карточке записку: «Приехал с Неддой. Ф. Ф.» – и положил рядом с телеграммой; затем они вернулись к Джону, которого оставили в вестибюле.
Нет ничего труднее, чем ждать, когда тебя мучит беспокойство. Успокоить могут только чай, папиросы и теплая ванна. Они все это испробовали, кроме ванны. Ни Джон, ни Феликс не хотели справляться в полиции, пока точно не узнают, что произошло; расспрашивать прислугу в гостинице тоже не стоило, чтобы не давать повода к сплетням. Оставалось только сидеть сложа руки, пока окончательно не выяснится, что Дирек не вернется. Вынужденное ожидание еще больше взвинтило Феликса: этот мальчишка, как нарочно, делает все, чтобы Недда страдала! Невозможно смотреть, как она сидит словно каменная, изо всех сил стараясь скрыть свое волнение. Наконец он поднялся и сказал Джону:
– Пожалуй, следует сходить туда. – И когда Джон кивнул, он прибавил: – А ты, девочка, посиди здесь. Кто-нибудь из нас тут же вернется и расскажет тебе все, что мы узнаем.
Она благодарно на них взглянула, и братья ушли. Не успели они пройти и двадцати шагов, как навстречу им попался Дирек; вид у него был несчастный и потерянный. Когда Феликс взял его за руку, он вздрогнул и с недоумением посмотрел на дядю, словно не узнавая его.
– Мы уже прочли про Трайста, – сказал Феликс. – А ты ничего еще не предпринимал?
Дирек покачал головой.
– Ну и хорошо! Джон, расскажи об этом Недде и побудь с ней. Я хочу поговорить с Диреком. Мы пройдем через ту дверь.
Он взял юношу под руку и повел по переулку. Когда они вошли в мрачный маленький номер, Феликс показал ему телеграмму:
– Это от меня. Ты, очевидно, вовремя узнал о его смерти и никуда уже не ходил?
– Да, – ответил Дирек. Прочитав телеграмму, он бросил ее на пол и присел на кожаный диван, рядом с чемоданом. Вид у него был почти безумный.
Феликс стоял, прислонившись к комоду.
– Я хочу с тобой поговорить откровенно, Дирек, – негромко сказал он. – Ты понимаешь, как это действует на
