первого убитого тобой запомнится на всю жизнь и, ведь не соврал, до сих пор помню того молодчика. Пацан оказался неробким, знал тогда, что всем им в земле лежать. Он готов был, уже и с жизнью простился, единственное напоследок сигаретку выкурить попросил. Дядька просьбу уважил, сунул ему в зубы цигарку, подпалил её, а после снял мешки с голов остальных ожидающих казни. Я тогда морально был готов к чему угодно, скажи дядька «стреляй», любую бы контру пристрелил, не задумываясь, но эта девка… — Василий ненадолго замолчал, собираясь с мыслями, — эта девка была мне хорошо знакома, — наконец произнёс киборг, — эту девку я не один раз видел в своих откровенных снах. Княгиня София Дубровская молодая и очень красивая стояла на коленях и рыдала. Она была всего на несколько лет старше меня, моя юношеская любовная фантазия.
На живой части физиономии киборга проступила улыбка.
— Не смог я тогда в неё выстрелить, да и вообще ни в кого не смог. У меня словно стержень вытащили. Я протрезвел враз. И пока благородные господа смаковали свою последнюю в жизни цигарку, отвёл дядю в сторону для разговора, — киборг горестно выдохнул, — слышал бы ты, как мой дядька на меня тогда орал, мне тогда казалось, что от его воплей деревья в лесу тряслись. Помню, он тогда взял меня за грудки, тряханул и с такой злостью сказал: — «Чего ты мозги мне компостируешь! Хочется тебе бабёнку, так иди попользуй! Там под землёй один хрен всё сгниёт, никто никогда ничего не узнает»! Кончилось всё мордобоем, — продолжил вспоминать Василий, — ну как мордобоем, дядька мне в физиономию залепил, так что нос расквасил, а я истерически требовал не убивать Софью. Помню, он как щенка притащил меня на ту поляну и со злости пристрелил четырёх приговорённых, а после приставил ствол к голове бледной от страха княженки. У меня тогда всё внутри сжалось. А дядька мой и говорит, мол, глянь девка на своих родственников, всё говорит, отыграли они своё. А ты следующая. И как щёлкни револьвером. Сонька даже обгадилась по мокрому, настолько всё это было жутко. Я сам то стоял ни жив ни мёртв. А дядька, меж тем продолжил. Видишь, мол, малого, он за тебя просил, но выбор я оставлю за тобой. Теперь, девка, решай, на тот свет отправишься или подстилкой его будешь? Княжёнка моя выбрала жизнь. В тот вечер нужно было закапать пятерых, четырёх мужчин и одну девушку. Мужики были в наличии, а вот девку-то в лесу хрен отыщешь. Мне тогда дядька час времени дал. Бери, мол, говорит машину, дуй бегом в город и постарайся отыскать любую схожую девицу. Покажешь ей корки и потребуешь, чтоб она с тобой отправилась. А дальше ты всё сам сделаешь. Понял? Мне тогда и говорить ничего не нужно было. Я на окраине выловил первую же попавшуюся бабёнку, без разговоров запихнул её в машину и увёз в лес. Я тогда, прям перед Софией ту девку и пристрелил, да так, что мозги на лицо княгине попали. Беднягу так лихорадило просто жуть. Как и обещал дядьке, я тогда самолично схоронил пять тел. Четыре мужских и одно женское. А после мы втроём домой отправились.
— Охренеть ты девок уговариваешь! – не удержался от едкого комментария Кир.
— Получилось так, — буднично ответил киборг, — Софье мы выправили новые документы, и имя сменили. А через полгода и свадебку сыграли. И началась у нас жизнь семейная. Дядьку моего бывшая княжна до дрожи в конечностях боялась. Запугал он её тогда дюже сильно. А ко мне она даже вроде как симпатию испытывала. Знаешь, как говорят: «Стерпится – слюбится». Так вот, и у нас стерпелось. Не всё гладко было, борьба за власть, командировки, продразвёрстки. Везде приходилось участвовать. Дядька мой новый чин получил в СМЕРШ, а меня так и мотало по стране, то туда, то сюда. Зазноба моя несколько раз пыталась убежать, пока я по командировкам мотался, да только всё без толку. Быстро её находили и домой возвращали, дядька мой зорко следил за ней в моё отсутствие. Не простила она до конца мне того концерта на лесной полянке. Помню, я из Батуми возвращался, дома месяца два не был, соскучился. Приехал в Москву и там сразу получил две неприятные новости: во-первых, дядька мой за время моего отсутствия преставился, сердце не выдержало, а во-вторых, зазнобушка моя в очередной раз сбежала из дома и на этот раз за ней уже никто не следил. Запил я тогда шибко с горя, сначала думал кинуться искать её, а потом плюнул на это дело. Где мне отыскать-то её, страна огромная, да к тому же на носу была война с финнами. Меня тогда уже в контрразведку перевели и работы у меня было столько, что за одной беглой княжной не уследить. Так я жил лет семь, как бобыль никому не нужный. Сам по себе, вечно в разъездах. А потом начались войны, сначала финская в 39-м, а после, с немчурой 41-го года. В первый год войны фрицы хорошо по нашим землям прогулялись, много народу перебили. Меня под самый Новый год отправили в небольшую деревушку на Украину. Фриц, там плотно окопался, и моя задача заключалась в управлении разрозненными партизанскими отрядами. Был в том краю богом забытый хуторок дворов на тридцать, назывался «Белый омут». В нём-то я и устроился. Ты не представляешь, Кирюха, мне на тот момент пятый десяток шёл, о зазнобе своей я уже забывать начал в захлестнувшей суете, и тут представляешь, я её и встретил. Она учителем в сельской школе в «Белом омуте» трудилась. Ох и обомлел я тогда, меня по сути-то в хуторке этом никто и не знал, к кузнецу местному, вроде как родственник приехал, а вот Софушка моя знала меня вдоль да поперёк. Она тогда узнала меня сразу, я это по глазам видел. Не стал я ей при встрече той ничего говорить. Даже «здрасте» простого не кинул. Прошёл мимо словно и не знакомы мы вовсе, а у самого́ мысли в башке «Уходить нужно! Фрицам сдаст!”. Я ведь тогда считал, что зла она на меня была, за жизнь какую я ей устроил. Вечером вещмешок собрал, попрощался с кузнецом и на задворки вышел, а там значится, она стоит, меня поджидает. Я в тот момент не знал чего и думать, в башке столько разного завертелось, а
