Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
– Все по закону, данному нам государем и верными ему воеводами! – попытался оправдаться, увидев возмущенные лица казаков и промышленных людей.
Его торговые пайщики Савва Тюменец, Григорий Евдокимов и Терех Курсов тоскливо разглядывали кучи мелких клыков, которые на треть были обломками. Василий Бугор, услышав о «государевой справедливости», долго не мог вымолвить слова, только грозно мычал и пучил глаза. Федька Ветошка сначала приглушенно засрамословил, потом заверещал раненым зайцем, схватил Селиверстова за бороду и выволок из амбара. За Юшу попытался вступиться верный ему Артем Осипов, но был побит.
– Что разорались, как вороны на падали? – крикнул Пашка Кокоулин, исподлобья уставившись на расшумевшихся людей. – Юшка предложил поделить так, вам решать как.
– Десятину платить не будем, все равно возьмут на Колыме или в другом месте! – очухавшись, заревел Бугор.
– Не будем! – неуверенно поддержали его торговые и промышленные. – Юшка не приказный и не целовальник, такой же охочий, как мы!
Ветошка, по давней неприязни к Кокоулину, сверкнул глазами, бить раненого не поднялась рука. Молчун Евсейка Павлов презрительно глядел на споривших из дальнего угла. Он со своей корячкой спокойно и радостно пережил лето в зимовье, а вернувшиеся подельники опять втягивали его в обычные и надоевшие ему дрязги.
– Делим по справедливой старине! – орал Бугор, перекрывая голосом раскатистые Юшкины стоны.
Тот вернулся в амбар изрядно потрепанный, с затравленными глазами, сиплым голосом пригрозил:
– Напишу воеводе о самоуправстве… И про Семейку Дежнева, что коргу до нас перелопатил, три сотни пудов кости добыл и похваляется, что три пуда отложил в государеву десятину… Про все напишу!
Его угроз не слушали, разложили кость на тридцать пять паев. По жребию каждый взял свое. Селиверстов неприязненно покосился на кучку, в которой не было и пяти пудов, отряхнулся и громогласно потребовал вернуть долги. Опять начался дележ и спор. Покрученники отдавали две части из трех, своеуженники – треть. Торговые предъявляли должникам кабальные грамоты. Ветошка и Бугор расплатились за товары, сложили остатки в мешки и ушли к дежневским избам. Не дождавшись Ваську к ночи, утром туда же перешла якутка, отбитая у коряков и привязавшаяся к нему, хотя никакой надобности в ней у Бугра не было.
На другой день на стан Дежнева и Семенова пришли селиверстовские торговые люди Савва Тюменец с Григорием Евдокимовым. Переговорив с ними, Дежнев, Семенов и Анисим Костромин согласились, что охочее полуказачье, Селиверстов с Осиповым, принуждают людей к несправедливости. Они не осудили Ветошку, таскавшего Юшу за бороду и приняли беглецов, не поминая прежних обид. Утихли страсти и на селиверстовском стане, там тоже жизнь пошла своим чередом.
– Он склонял меня к предательству! – не мог остыть Бугор. – Кого вздумал пугать воеводской опалой… Меня, – бил себя кулаком в грудь. – Первого на Лене!
Со слов вернувшихся казаков Семейка с Никитой поняли, что Селиверстов не оставил умысла объявить коргу найденной им со Стадухиным и обвинить самовольных приказных Дежнева и Семенова с их воровским сбродом, что выбрали кость на себя. Бугор с Ветошкой и Евсейкой отказались подписывать ту жалобную челобитную. Торговым людям такой поворот в анадырских промыслах не нравился.
– Я этого козла давно знаю! – водя по сторонам настороженными глазами, скулил Анисим Костромин.
– То я его не знаю! – поддакнул Никита Семенов.
– Если упрется – в штаны наложит, но будет стоять на своем! Надо писать встречную челобитную.
Дежнев таращился в угол и яростно чесал бороду.
– Свидетелей-то у него нет! Разве Пашка-Зараза подпишется под ложью? – рассуждал, благодарно поглядывая на вернувшихся казаков. – Спаси вас Господь! Ты, Васенька, хоть и горячий, а не подлый. Ну чем мы тебя обделили? Пай давали равный, по жребию. Зачем сеешь раздор?
– Не могу терпеть несправедливость… Почто мне такая доля? – огрызнулся Бугор.
– После у Господа спросишь! – встревоженно оборвал его Костромин. – А пока надо писать встречную: не были Юшка с Мишкой на нашей корге. Он, луженая глотка, хочет весь зуб прибрать.
– Надо! – согласился Дежнев и вопросительно взглянул на Казанца.
– Есть бумага! – ответил тот. – От Стадухина осталась.
– Грех на нас! – со вздохом признался Бугор. – Одну жалобную челобитную от Селиверстова подписали: про то, что вы, Семейка и Никитка, не радеете государю и разогнали от зимовья ясачных юкагиров.
– Ты же знаешь почему! – вспылил Никита Семенов.
– Чтобы частокол не ставить! – громче и злей ответил Бугор.
– Там ругаются, здесь ругаются, заткнуть бы уши! – проворчал Ветошка.
– Вот построю избу, один буду жить. – Помолчав, добавил со вздохами: – Подписали по горячности. Злы были на вас, а он подсунул готовый лист. Сказано ведь, нельзя не быть соблазнам, но горе тому, через кого они приходят!
Выговорившись, Федька побагровел, засопел и умолк. Новая затевающаяся распря прекратилась в самом начале. Пока мужчины бранились, Васькина якутка с удобством устраивалась в избе, поддерживала огонь, варила рыбу, пекла икряные лепешки, но знаки внимания и заботы оказывала только седому Бугру.
Весна была голодной: последнюю рыбу доели на Сретенье, кормились зайцами и куропатками. Проваливаясь в раскисающие к полудню снега, дикие олени потянулись на север. Оленихи телились в самое неподходящее время. Волки и люди кормились ослабленными важенками и телятами, которых догоняли: одни на лыжах, другие на широких лапах. Люди радовались, что весна выдалась ранней и теплой. Еще не вскрылась река, а гнус ожил. Солнце палило по-летнему, журчали ручьи, вода бежала по льду, затем река взорвалась, Анадырь взбесился и стал подступать к избам. Насельники кинулись спасать свое добро, потом общее: выносили на возвышенное место ружья, одеяла, котлы, затем стали бегать, спасая добытую кость, хотя ей вода не вредит. Стадухин поставил зимовье в низине, близко к реке. Селиверстов расстраивался там же, и когда завалился амбар, в котором была сложена часть моржовых клыков, Юшин вопль перекрыл рев реки.
– Спасай добытое! – Носился он у кромки плещущей воды, хватал что подворачивалось под руку.
Дежневский амбар тоже свалило и унесло. Но из него успели вынесли больше половины кости. Люди обоих станов сновали по клокочущей воде, пока течение не валило с ног, потом с пригорка смотрели, как одна за другой развалились и поплыли по мутной воде шесть изб с амбарами. Кто-то беспрестанно молился, Селиверстов беззвучно плакал. Пашка Кокоулин с Артемом Осиповым утешали его:
– Кости тяжелые, далеко не унесет, а избы жаль, много трудов положено.
Беда не обошла стороной и дежневское зимовье, но все же ему досталось меньше, чем стадухинскому. Снесло две крайние избы и ту, что была поставлена первыми пришедшими сюда людьми.
– Любит тебя Бог! – Одышливо сипел за спиной Дежнева Бугор. – Мы еще с Мишкой о том говорили. Жив ли? Три года ни слуху ни духу. Дай Бог вернулся на Лену другим путем или дошел до Ирии, вестей не шлет, чтобы не набежали всякие селиверстовы…
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
