Ада, забавы ради переводившая (издаваемых Оранжером en regard) Грибоедова на французский с английским, Бодлера – на английский с русским и Джона Шейда – на русский с французским, часто глубоким голосом медиума зачитывала Вану опубликованные переводы других поденщиков, трудившихся на этой ниве полубессознательного. Английским стихотворным переводам особенно легко удавалось растягивать лицо Вана в гротескную гримасу, придававшую ему, когда он был без вставных челюстей, совершенное сходство с маской греческой комедии. Он затруднялся сказать, кто ему отвратительнее: добронамеренная посредственность, чьи потуги на верность разбиваются как об отсутствие артистического чутья, так и об уморительные ошибки в толковании текста, или профессиональный поэт, украшающий собственными изобретеньицами мертвого, беспомощного автора (приделывая ему там бакенбарды, тут добавочный детородный орган), – метод, изящно камуфлирующий невежество пересказчика по части исходного языка смешением промахов пустоцветной учености с прихотями цветистого вымысла.
В один из вечеров 1957 года, когда Ада, Ван и мистер Оранжер (прирожденный катализатор) разговорились на эти темы (только что вышла книга Вана и Ады «Информация и форма»), нашему застарелому спорщику внезапно явилась мысль, что все его изданные труды – даже сугубо темные и специальные – «Самоубийство и душевное здравие» (1912), «Compitalia» (1921) и «Когда психиатру не спится» (1932), коими список далеко не исчерпывается, – являют не просто решения поставленных перед собой эрудитом гносеологических задач, но радостные и задорные упражнения в литературном стиле. Так отчего же, спросили его собеседники, он не дал себе воли, отчего не избрал игралища попросторнее для состязания между Вдохновением и Планом? – так, слово за слово, было решено, что он напишет воспоминания – с тем, чтобы издать их посмертно.
Писал он до крайности медленно. Сочинение и надиктовка мисс Нокс чернового варианта отняли шесть лет, затем он пересмотрел типоскрипт, полностью переписал его от руки (1963–1965) и снова продиктовал неутомимой Виолете, чьи милые пальчики отстучали в 1967-м окончательный текст. Г, н, о – откуда тут «у», дорогая?
5
Успех «Ткани Времени» (1924) утешил и ободрил Аду, горевавшую о скудости выпавшей ее брату славы. Эта книга, говорила она, всегда странно и неуловимо напоминала ей те игры с солнцем и тенью, которым она предавалась девочкой в уединенных аллеях Ардисова парка. Она говорила, что чувствует себя как-то ответственной за метаморфозы обаятельных ларв, выпрядших шелковистую ткань «Винова Времени» (как именовалась теперь эта концепция, единым духом, на одном дыхании вставшая в ряд с «Бергсоновой длительностью» и «Яркой кромкой Уайтхеда»). Однако еще ближе ее сердцу была – вследствие внелитературных ассоциаций, связанных с их совместной жизнью в Манхаттане (1892–93) – книга куда более ранняя и слабая, бедные «Письма с Терры», которых и уцелело-то всего полдюжины экземпляров: два на вилле Армина, прочие – в хранилищах университетских библиотек. Шестидесятилетний Ван презрительно и резко отверг ее робкое предложение переиздать эту книжицу вместе с отраженной Сидрой и забавным анти-Зиговским памфлетом, посвященным Времени во Снах. Семидесятиоднолетний же Ван пожалел о своей привередливости, когда Виктор Витри, блестящий французский постановщик, безо всякого участия автора снял картину по «Письмам с Терры», написанным полстолетия назад никому неведомым «Вольтимандом».
Витри датировал посещение Терезой Антитерры 1940-м годом, однако 1940-м по террианскому календарю, а по нашему – примерно 1890-м. Такая уловка позволила ему не без удовольствия окунуться в моды и манеры нашего прошлого (помнишь, на лошадях появлялись шляпы – да, да, шляпы, – когда на Манхаттан обрушивалась жара?) и создать впечатление, столь любезное научно-фантастической литературе, будто «капсулистка» пропутешествовала во времени вспять. Философы задавали, разумеется, всякие въедливые вопросы, но падкие до обманчивых вымыслов зрители не обращали на них внимания.
В противоположность безоблачной Демонианской истории двадцатого века – с англо-американской коалицией, правившей одним полушарием, и Татарией, которая, укрывшись за «золотым занавесом», неведомо как управлялась с другим, – вырезную картинку террианских автономий тасовала череда революций и войн. В выстроенном Витри – безусловно величайшим кинематографическом гением из когда-либо ставивших картину такого размаха или использовавших такие толпы статистов (за миллион, уверяли одни, – полмиллиона и столько же зеркал, твердили другие) – внушительном обзоре истории Терры рушились царства, поднимались диктатуры, из республик же какие полусидели, какие полулежали в равного неудобства позах. Концепция фильма была спорной, воплощение ее – безупречным. Чего стоил один только вид крошечных солдатиков, беспорядочно драпающих по огромным, покрытым траншейными шрамами пустошам с грязными взрывами и машинками, там и сям произносящими pouf-pouf[347] на беззвучном французском!
В 1905-м мощно всколыхнулась Норвегия и ударом длинного спинного плавника отсекла от себя тяжеловесную великаншу Швецию, между тем, повинуясь подобной же тяге к разобщению, французский парламент в скоротечном порыве vive émotion[348] проголосовал за развод церкви и государства. Затем в 1911-м норвежские войска под началом Амундсена достигли Южного полюса, и одновременно итальянцы вторглись в Турцию. В 1914-м немцы захватили Бельгию, а американцы – Панаму. В 1918-м последние вместе с французами разбили Германию, пока она деловито разбивала Россию (которая несколько раньше разбила собственных татар). В Норвегии имелась Зигрид Митчел, в Америке – Маргарет Ундсет, во Франции – Сидони Колетт. В 1926-м еще одна фотогеничная война завершилась капитуляцией Абд-эль-Крыма, а Золотая Орда опять покорила Русь. В 1933-м в Германии пришел к власти Атаульф Гиндлер (известный также под именем Гиблер – от слова «гибель»), и уже разгорался конфликт куда более грандиозный, нежели в 1914–18-м, когда Витри исчерпал старые документальные ленты и Тереза, роль которой играла его жена, покинула Терру в космической капсуле, успев напоследок провести несколько репортажей с состоявшихся в Берлине Олимпийских игр (основную долю медалей получили норвежцы, хотя американцы выиграли фехтовальный турнир, что было выдающимся достижением, и со счетом три-один разбили немцев в финальном футбольном матче).
Ван и Ада смотрели фильм девять раз на семи различных языках и в конце концов купили копию, чтобы смотреть его дома. Исторический фон картины показался им до нелепого притянутым за уши, они даже подумывали привлечь Витри к судебной ответственности – не за покражу самой идеи ПСТ, но за искажение подробностей террианской политической жизни, с таким трудом и искусством добытых Ваном в экстрасенсорных источниках и в сновидениях безумцев. Однако прошло пятьдесят лет, повесть Вана не была защищена авторским правом, да и доказательств того, что «Вольтиманд» – это он, у Вана не имелось. Газетчики все же докопались до его авторства, и Ван, сделав широкий жест, разрешил повторную публикацию.