Рассказы в приличном виде. Чинь Лан работала усердно: все затранскрибированы, отредактированы и вычитаны. Я еще раз их просматриваю, вношу несколько мелких изменений и до перерыва возвращаю Чинь Лан для окончательной отделки. Помня свой последний разговор с Джулией Никсон Эйзенхауэр, я звоню ей и снова предлагаю представить рассказы в печать. В тот же день принимается решение послать их от имени фирмы в пять или шесть мест одновременно. Учитывая медлительность, с которой вообще все происходит, и сперва горячий, потом холодный ответ на предложение представить в печать, я удивлен, как быстро идея набирает ход.
Один из партнеров составил черновик письма, сообщающего о совершенно неожиданном повороте в сфере никсоноведения: о литературных рассказах, написанных РМН, которые собрал и обработал известный никсоновед Гарольд Сильвер. Миссис Эйзенхауэр утверждает проект письма и в тот же день уезжает с курьером.
Позднее, вечером, у меня звонит телефон.
– С вами говорит Дэвид Ремник из «Нью-Йоркера».
Я молчу, ожидая какого-то продолжения. Вроде записанного объявления: «Мы звоним вам, чтобы предложить невероятно выгодные условия подписки…»
– Надеюсь, я не помешал? – спрашивает он.
Я уношу телефон в другую комнату, оставляя Мадлен и Сая перед телевизором.
– Я знал вашего брата, – говорит Ремник. – Не слишком близко, но знакомы были.
– Не подумал об этом, – отвечаю я.
– Ну так слушайте. Мы очень заинтересованы в этом рассказе, но, прежде чем продолжить, я должен быть уверен, что он подлинный.
– Насколько мне известно, так и есть.
Я объясняю, как возник контакт с родственниками Никсона и откуда взялись коробки.
– Сколько рассказов написал Никсон? – спрашивает Ремник.
– Примерно тринадцать, – отвечаю я и вдруг начинаю сомневаться: не нарушил ли я соглашение о конфиденциальности?
– Вы меня слышите?
– Да, – говорю я. – Но мне, пожалуй, пора.
– Как бы вы охарактеризовали другие рассказы? – спрашивает Ремник. – Личное, политическое, похожее по тону на то, что мы получили? И это действительно вымысел?
Я отвечаю как можно более сдержанно. Когда разговор заканчивается, чувствую себя выпотрошенным, но восхищаюсь техникой Ремника. Звоню миссис Эйзенхауэр домой. Представляю, как она сидит на диване в старомодной строгой гостиной – полинявший памятник иной эпохи.
– Она сейчас не может подойти. Что-нибудь ей передать?
– Да. Я хотел ей сообщить, что мне звонили из газеты.
Через двадцать минут миссис Эйзенхауэр перезванивает.
– Надеюсь, вы отнесетесь с пониманием, – говорит она. – Мы решили отозвать рассказ. Реакция была слишком бурной, нам хотелось бы отступить и тщательнее продумать то, что мы делаем.
– Это как-то связано с качеством моей работы?
Я не мог не задать этого вопроса.
– Нет, – отвечает она. – Сначала я удивилась объему вашей правки, но потом присмотрелась и сравнила вашу версию с исходной, более длинной. Ваша работа выше всяческих похвал. Тут дело семейное. Мы не уверены, что роль автора художественных произведений совместима с брэндом «Никсон». – Долгая пауза. – Как вы сами можете понять, раньше я не думала о концепции нашего брэнда. Речь шла о демократах и республиканцах, красных и синих. В связи с этой переменой мы хотим взять время на обдумывание, и если вернемся снова к этому вопросу, вы будете первым, кто об этом узнает. Спасибо за ваш энтузиазм – я знаю ваше неравнодушие к моему отцу.
Я чуть нажимаю, думая, что это может быть мой последний шанс узнать хоть что-то еще:
– Как вы знаете, я над книгой о вашем отце работаю много лет. Мне очень интересно: вы чувствовали в нем изменения со временем? Случалось вам открывать в нем что-то, от чего становилось неуютно?
– Мой отец был сложной личностью. Он делал то, что искренне считал лучшим для своей семьи и для своей страны. Ни вы, ни я никогда не постигнем всю глубину задач и трудностей, которые стояли перед ним. Спасибо вам, – говорит она, – и доброй ночи.
Я пишу Чинь Лан и прошу ее встретиться со мной в офисе завтра в девять.
В семь утра по Си-эн-эн показывают какого-то старика, который держит в руках блокнот Никсона. Он говорит, будто его дед выиграл эту тетрадь, когда бывший президент был еще лейтенант-коммандером на флоте и играл в покер. Он читает выдержку оттуда, и я тут же узнаю фрагмент из рассказа «Добрый американский народ».
Выходя из дому, я испытываю чувство, будто за мной следят. На подъездной дорожке напротив носом к улице стоит незнакомая машина. Водитель мне кивает так, что жутко становится, и я готов поклясться, что слышу щелчок фотоаппарата – если они еще щелкают.
Лифт в городском здании, где расположена фирма, останавливается на каждом этаже, выпуская людской груз, снаряженный чашками из «Старбакса», накрытых маффинами. Я знаю, что у меня за спиной кто-то стоит.
– Слишком глубоко копнул, – говорит он мне через плечо. Я хочу обернуться – гаснет свет, лифт дергается и останавливается.
– Атака террористов! – вопит какая-то женщина.
– Это вряд ли, – бурчит в ответ мужчина.
– Всегда где-то обо что-то споткнешься, – спокойно говорит знакомый голос у меня из-за плеча. – Найдется кто-то покруче тебя, он-то и будет командовать парадом.
– Еще что-нибудь скажите, – прошу я.
– Что тебе еще сказать? Я разочарован. Мои пятнадцать минут быстро закончатся.
Лифт дергается вверх, свет мигает, двери открываются. Пассажиры гурьбой вырываются наружу, спешат, как бы еще чего не случилось.
– Скачок напряжения, – говорит старик, оставшийся в кабине. – В семидесятых они то и дело случались. Мы говорили тогда «опять Джон Линдсей балуется».
Впереди, направляясь к пожарной лестнице, идет человек в синей ветровке, коричневых джинсах и с бейсболкой на голове.
Когда я сообщаю Чинь Лан, что проект свернут, она начинает плакать.
– Я так старалась никем не быть, когда пришла. Я чистая бумага, чтобы вы писали на ней книгу.
– Не беспокойтесь, – говорю я. – Я вам напишу самые лучшие рекомендации.
Она всхлипывает.
– И найму вас вычитывать мою книгу.
– Я не потому плачу, – отвечает она. – С карьерой у меня все в порядке: мне предложили профессиональную работу на полный день в волейбольной команде, но я ответила, что сперва должна здесь закончить. А плачу я потому, что вижу: вы очень любите президента Никсона, даже когда он плохо себя ведет. Вы так усердно работаете, вы такой смелый. Из-за вас я изучаю теперь Китай. Я так узнала много о своей стране, как не знала никогда. И о себе я много узнала из-за вас.
– Спасибо.
