Книга Да будем мы прощены - Э. М. Хомс

Я отдаю ей подарок, который для нее привез: старый деревянный фаллос.

– Дилдо? – удивляется она.

– В Африке это важный символ.

– Он мне должен напоминать о тебе?

– Не обязательно.

– Дети видели, как ты его покупал?

– Не-а.

Я лежу на диване, Тесси у ног, положив мне морду на бедро, одна кошка у меня за спиной, другая на шее. Проваливаясь в сон, я думаю, как просыпается и спешит к завтраку вся деревня…

Несколько дней мы еще держимся в зоне «ни здесь, ни там», в декомпрессии, в адаптации. Дети едят, пьют и смотрят телевизор.

Для меня это период реорганизации, осознания, что необязательно все должно быть как до сих пор. Мне не хочется терять той открытости, ощущения широких возможностей, которое возникло у меня в поездке. Для Эшли, Нейта и Рикардо мир уже никогда не будет таким, как был, и то же во многом верно для Мадлен и Сая. Я впервые понимаю, что если желаешь перемен, то надо идти на риск, на свободное падение, на неудачу, а еще – что надо покончить с прошлым. Для меня это значит дописать свою книгу. А что потом? Снова в школу, изучать религию, зулусскую культуру, литературу? Стать пригородным риелтором? Вопрос не куда время девать, а как распорядиться жизнью. Жизнь как валюта – где ее тратить? Каков наилучший курс? Я ограничен лишь тем, что могу намечтать и чем разрешу себе рисковать, и самим фактом существования детей определяется, что не могу я в поисках себя спрыгнуть с глобуса. Бессмысленным кажется просто жить, чтобы жить, если нет какой-то большей идеи, какого-то ощущения, что улучшаешь жизнь других.

Нейт и Рикардо при каждой возможности пересказывают, как нас захватывали, и каждый раз развивают тему: что происходило, что они подумали и что они стали бы делать, если бы эти бандиты «что-нибудь попытались». Рикардо стал бы подбирать камни и в них кидать. Нейт бы их «отключил», пользуясь боевыми искусствами, которым его научили. Когда меня спрашивают, я говорю, что попробовал бы договориться – уговорить их оставить это дело, – и меня бы ограничивала лишь неспособность говорить на их языке. При каждом пересказе у ребят появляются новые подробности. Так для них раскрывается событие, приходит осознание, что это, черт побери, было по-настоящему страшно, что нас могли убить, похитить, угрожать увечьем, а мы очень мало что могли бы сделать. Пересказ истории проясняет, насколько мы на самом-то деле были бессильны. А еще меня беспокоит, что, когда они пересказывают, Эшли молчит. Она в каком-то смысле была уязвимее нас всех: она – девочка, она – ребенок, приз и героиня. Мальчики ничего не говорят об этой стороне дела, но я о ней думаю и много думаю. Наверное, Эшли тоже – потому она и стала вопить на обочине. Потому-то и включилось усвоенное на уроках выживания.

Африка одновременно и очень далеко, и постоянно здесь, как экран театра теней, за которым я двигаюсь.

Постоянно пью чай Лондисизве, и он, кажется, помогает.

Я готовлю, мою, убираю и собираю огромные сумки с месячными запасами простыней, наволочек, спрея от насекомых, марок и бумаги, рубашек, шортов и купальных костюмов, испытывая при этом кризис личности – для которого я слишком стар – на фоне волны жара и троих детей, которые в этот уик-энд уезжают в лагерь. Мы с Эшли обсуждаем вопросы «отношений» вдали от дома и подтверждаем, что не должно быть никаких обменов физическими приятностями между детьми и взрослыми – и ей не следует иметь физических контактов ни с кем, кто старше трех лет, и все ее действия должны быть ограничены «мягкими искусствами» – термин, созданный мной для данного случая. С Рикардо мы пересмотрели план, который я составил с коллегой доктора Таттла, чтобы постепенно снять Рикардо с медикаментов, и много пунктов добавили. С Нейтом прошлись по его летнему чтению и дополнительным проектам.

За ужином Сай вздымает стебель брокколи, как дерево, и спрашивает:

– Это что? Вечнозеленое дерево? Клен? Не могу определить, а потому и есть не могу.

– Брокколи, – подсказывает Эшли. – Не дерево, овощ такой.

– А, ну-ну, – отвечает Сай.

– Рискни попробуй, – подначивает Рикардо, и Сай пробует.

– А, ну-ну, – говорит он. – Забыл, я же знаю: это брокколи. Его Мадлен делала с таким отличным соусом!

Я спрашиваю Мадлен, не против ли она, что я отклонился от ее рецепта.

– Вот ни капельки, – отвечает она. – Никогда в рот не могла взять этого дерьма, я для ребенка готовила.

В третью субботу июля Эшли уезжает в лагерь на месяц. В воскресенье мы все везем мальчиков к автобусу, стоящему на церковной парковке – той самой, где Аманда нашла в мусорном баке бумажник Хизер Райан. Я вижу этот бак в углу, но ничего не говорю – тут некому говорить. Тетка Рикардо Кристина тоже приезжает проводить – она приготовила ему с собой в автобус гигантский завтрак.

– Ты его используй, чтобы подружиться с ребятами. Делись, – шепчу я, отсылая Рикардо.

По дороге домой мы заезжаем в питомник и набиваем багажник растениями – несколько новых роз, петунии, герань, помидоры-черри, кабачки и редиска, потому что Сай говорит, что всегда хотел быть фермером. Остаток дня мы проводим во дворе.

– Скучаешь по Аманде? – спрашиваю я у Мадлен.

– С детьми сложно, – отвечает она. – У тебя свои идеи, а у них свои. Очень многого мы друг о друге не знаем.

Мы сажаем розовый куст от имени Аманды, и впоследствии я замечаю, что Мадлен часто с ним разговаривает.

Как-то днем, когда Сай дремлет, она мне рассказывает, что была у нее подруга, «очень красивая соседка, у которой муж тоже допоздна работал в городе. Она была изобретательна во многих смыслах, которые Саю и в голову…»

Мадлен обрывает речь, и я задумываюсь, были они любовницами или все-таки просто подругами.

Перед ужином мы слегка выпиваем. На ужин жаренный на гриле сыр и летний гаспаччо, о котором Сай говорит, что этот суп хочет стать «Кровавой Мэри», когда созреет.

В доме невероятно тихо, странно-гулко.

– Тишина уши рвет, – говорит Сай.

И мы с ним согласны. Слишком тихо.

Ночью я натыкаюсь на Мадлен. Она сидит в кресле-качалке, задрав рубашку и вывалив морщинистую грудь, а у этой груди – один из младенцев Эшли. Она так спокойна, в таком мире с собой, что я ничего не делаю, только накрываю ее одеялом с дивана.

– Она еще не разучилась, – говорит Сай.

– Долго их не будет? – спрашивает Мадлен, поглаживая младенца.

– Месяц, – отвечаю я.

В понедельник утром сестра собакогулятеля приходит посидеть днем с Саем и Мадлен, а я возвращаюсь в город на работу.

На летнее время в дресс-коде юридической фирмы сделаны послабления: джинсы, сирсакеровые костюмы – и люди в рубашках с короткими рукавами больше похожи на бухгалтеров с футлярами для авторучек, чем на цвет юридической мысли.