видеть, как принаряженные пары на велосипедах едут в казино, при этом их радовало, что есть еще возможность пользоваться этим средством передвижения.
Элегантность Лазурного Берега заметно потускнела, но не исчезла полностью. Когда довоенные запасы материалов иссякли, необоримое стремление французов к шикарному виду преодолело это препятствие, и даже из одних лишь суррогатных изделий люди делали что-то нарядное и изящное. Снова переполненные казино и битком набитые кинотеатры не позволяли многим французам и зарубежным туристам по-настоящему осознать, что здесь тоже совсем недавно происходило нечто ужасное.
Все мы, постоянные жители этих мест, больше не думали о тех дорогих удовольствиях, которые прежде воспринимались как нечто само собой разумеющееся, и стали жить по-новому. Наши сады, где всегда разводили только роскошные цветы, теперь стали огородами, где сажали овощи. Мы теперь не сплетничали с соседями о том, кто с кем завел любовную интрижку, а обменивались сведениями, в каком месте наверняка можно заполучить удобрения, семена или мыло — на черном рынке, разумеется.
Наиболее трогательным в той трудной поре жизни на Ривьере было ощущение непобедимого духа французов. Они ни на минуту не утратили веры в будущее, и потому их не удалось победить. Все терпеливо и с уверенностью в душе ожидали тот день, когда захватчики будут изгнаны из страны.
К сожалению, я не могла позволить себе роскошь такого терпеливого ничегонеделания. Сколь долго продлится война, было совершенно неясно, а мои ресурсы в швейцарском банке и в кое-каких других местах могли очень сильно пострадать.
Надо было приниматься за работу.
Конечно, в Европе мне подобная работа не светила. Париж был под немцами, а Англия вела свою «битву за Британию», так что там, ясное дело, ни у кого не было желания снимать кино. Для меня логичнее всего было отправиться в США. Хотя я и провела много успешных лет в Голливуде, но это было давно, а значит — я хорошо понимала это — мне будет нелегко вновь заявить о себе. Но других вариантов у меня не существовало, и нужно было как следует, как можно лучше подготовиться к возможным трудностям.
Я все еще официально числилась постоянно проживающей в США, а это значило, что у меня была повторная въездная виза. Никакие триумфальные успехи в Европе не заставили бы меня отказаться от этого. Я съездила в Ниццу, в офис авиакомпании American Airlines, чтобы подать заявку на бронирование места в одном из рейсов, которые по-прежнему регулярно совершались из Лиссабона. Однако сотрудник компании грустно покачал головой: «Перед вами в очереди сотни и сотни людей. Придется ждать очень долго».
В результате долгих уговоров я в конце концов смогла убедить его предварительно вписать мое имя на рейс, который должен был вылететь в США через… полгода.
Я оставляла маму во Франции и поэтому поспешила заранее материально обеспечить ее на время своего отсутствия. К счастью, наш дом был свободен от ипотечного кредита. Я положила в швейцарский банк на ее имя 160 тысяч швейцарских франков — это было 45 тысяч долларов. Мы обе пребывали тогда в полной уверенности, что этого хватит ей на жизнь до моего возвращения.
Когда настал, наконец, день моего отъезда, я пребывала в ужасно угнетенном состоянии, а вот мама ни на минуту не пала духом. Она радостно напутствовала меня: — В Америке тебя ожидают прекрасные возможности. Я уверена в этом.
— А я беспокоюсь, что оставляю тебя одну.
— Не надо! — воскликнула мама. — Проблем с деньгами у меня нет. Ты оставила мне на жизнь больше, чем достаточно: мне хватит до самого ее конца. Потом, я же здесь не одна. У меня тут друзья, всякие памятные вещицы, реликвии. В любом другом месте я буду несчастна, и я уже слишком стара, чтобы куда-то переезжать. Мне нравится собственный дом.
— Я вернусь как можно скорее, — пообещала я.
— А я буду ждать тебя тут, — ответила мама, счастливо улыбнувшись. На мгновение ее возраст будто пропал, и передо мной вновь стояла молодая красивая женщина. Она взяла мое лицо в свои ладони и поцеловала на прощание.
— Да хранит тебя Матерь Божия, — только и сказала она.
Я тут же выбежала из комнаты. Она вела себя так мужественно, вот и я не хотела, что она увидела мои слезы.
Поездка на поезде через Пиренеи, а потом через всю Испанию в Португалию вышла очень долгой и утомительной.
В каждом городе, на каждой границе поезд все время надолго задерживали. По всей Европе появились беженцы. Они не знали, куда направляются, однако понимали: любое новое место будет лучше, чем то, откуда они ушли. Одетые кто как, в красочных народных костюмах, в наряды по последней парижской моде, в английской одежде из твида или в одних лохмотьях — все они повсюду ждали прибытия какого-нибудь поезда и пытались на него сесть.
Наш поезд стоял час за часом, пока обыскивали горы багажа, пока проверяли паспорта, пока старались выявить возможных шпионов или саботажников. Я стала все больше и больше беспокоиться. Мне нужно было попасть в Лиссабон до того, как самолет вылетит в Америку. Меня так сильно заботила эта мысль, что во время поездки я даже не замечала всех неудобств. «Это моя единственная надежда, — повторяла я мысленно, — Единственная надежда!»
Поезд прибыл в Лиссабон с большим опозданием. Хотя я знала, что все напрасно, но все же помчалась прямиком в офис авиакомпании, надеясь на чудо. Там служащий очень вежливо известил меня, что самолет уже улетел и что никак невозможно забронировать билет на другой рейс раньше чем через четыре месяца. Моя досада была столь велика, что я с огромным трудом могла переносить это. Я бродила по жарким улицам Лиссабона, не осознавая, как быть дальше, не понимая ни слова на местном языке и даже не видя, где я очутилась и куда направляюсь. Тут перед моим взором медленно проплыл океанский лайнер, и я вдруг представила себя привидением — как я, неосязаемая, прозрачная, плыву над ним в воздухе… Я озадаченно поморгала глазами и помотала головой, чтобы рассеять этот дурман. Оказалось, что я стою перед витриной агентства путешествий… Решив, что мне уже нечего терять, я вошла внутрь, чтобы узнать, есть ли какие-нибудь варианты. Там сказали, что через месяц в Нью-Йорк отправится океанский лайнер «Экскалибур». Появилась слабая надежда, что кто-нибудь вернет билет и тогда на корабле для меня найдется каюта. Они были готовы известить меня об этом, если я скажу, в какой гостинице я остановилась.
А где я остановилась? Хороший вопрос… Мне до этого момента
