class="empty-line"/>
На следующий день немецкая армия вторглась в Польшу, и война разразилась во всей Европе.
После сокрушительного поражения, которое потерпела Польша, ее военные оказались рассеянными по разным странам. Я пошла работать в польский Красный Крест в Ницце, чтобы помогать солдатам, которым каким-то образом удалось спастись, пробраться через Альпы, Италию и попасть во Францию, а таких было немало, они шли непрерывным потоком. Мы кормили их, давали кров, перевязывали раны, а когда они чувствовали себя достаточно здоровыми, посылали их в Англию, где они поступали в части Польской свободной армии, чтобы продолжить борьбу за свободу.
Среди этих храбрецов я рада была увидеть своего старого друга Юзефа Липского, который был польским послом в Берлине. Он появился в Ницце в скромной форме польского пехотинца, поскольку направлялся в Англию, чтобы добровольцем служить в новой армии. Враг конфисковал все его владения, однако невозможно было реквизировать его любовь к родине.
Однажды, когда я проходила по штаб-квартире Красного Креста, густой бас громко назвал меня по имени. Я обернулась и увидела улыбавшегося мужчину, чье лицо было смутно знакомо мне, но я никак не могла вспомнить, кто это. Тогда он напомнил мне, что когда-то, давным-давно, мы играли с ним на сцене варшавского театра «Розма́итóшьчи». Во время разговора он как бы невзначай сказал:
— Как жаль, что случилось с Лопеком.
Я резко вскинула голову. По выражению моего лица он понял, что мне ничего не известно. В самом деле, Лопек и мама переписывались до начала войны, а позже от него не было никаких известий.
— Ох, извините, — пролепетал мужчина. — Я ведь знаю, что он ваш друг. Лопек погиб, его убили нацисты.
Я настояла, чтобы он рассказал мне все, во всех подробностях. Оказалось, что после прихода немцев Лопек стал подпольщиком. Однажды ночью партизаны должны были напасть на важный немецкий склад снабжения, но их всех предупредили, что не нужно подвергать себя чрезмерному риску. Когда они прибыли на место, оказалось, что склад усиленно охраняется вражескими солдатами. Поскольку было очевидно, что нападение потерпит неудачу, все решили возвращаться на базу. Все, но только не Лопек, он ринулся вперед. Как только немцы заметили его, они открыли ураганный огонь. Его серьезно ранило, однако он все равно по-прежнему продвигался вперед. Продолжал ползти, пока не подобрался к складу достаточно близко, он из последних сил забросал его гранатами. Склад был уничтожен, а Лопек погиб.
Я вспомнила, как он помог сохранить прекрасные варшавские здания во время Первой мировой войны, его великолепные дружеские жесты, которыми он в ту пору осыпал нас с мамой. Я понимала, что ей придется обо всем рассказать, но я так боялась этого. Она ведь любила его как родного. Я попыталась утешить ее, сказав:
— Мама, он умер геройской смертью.
Она лишь грустно кивнула:
— Другого от него и нельзя было ожидать.
В июне 1940 года Италия объявила войну Франции, и уже через несколько часов мы услышали рев моторов самолетов, которые приближались к Кап-Ферра. Я стояла у себя в саду, глядя в небо, как вдруг самолеты принялись кружить над нами будто гигантские доисторические хищные птицы. Не осознавая опасности, мои соседи тоже вышли из своих домов, и уже в следующий миг раздались жуткие взрывы — это одна за другой бомбы перепахивали окрестности, и на суше, и на море.
От страха я вся вспотела, ноги сделались деревянными, не было сил ни двигаться, ни даже стоять. Я осела на землю, и тут начали стрелять французские зенитки, и на нас дождем посыпались шрапнель, осколки снарядов, создавая не меньшую опасность, чем вражеский огонь. В довершение всего этого кошмара, начавшегося среди бела дня, из репродукторов загремел странный, будто механический голос: «Следует немедленно уйти внутрь дома! Закрыть все жалюзи! Лечь на пол!» Я с огромным трудом заставила себя буквально доползти до дома. Через несколько мгновений на бреющем полете стали летать самолеты и стрелять из пулеметов в кого придется — обстреливали гражданское население. Мыс Кап-Ферра во время войны превратился в опасное место. Его стратегическое значение было связано с резервным складом боеприпасов, устроенным внутри горы, у ее вершины, и враг пытался его уничтожить.
Ницца опустела уже за следующие сутки после первого налета. Жители попрятали свои драгоценности и бежали в сторону Бордо и Лиона. Появились толпы беженцев из разных населенных пунктов, расположенных вблизи границы с Италией. Все стремились попасть куда-нибудь в более безопасное место, и теперь вместо смеха, который обычно раздавался на беззаботном Лазурном Берегу, повсюду слышались отчаянные стенания.
Нам порекомендовали покинуть виллу, а из наших соседей теперь остались лишь местный священник, аптекарь и жандармы, служившие в военной полиции. Однако я не видела в этом смысла: повсюду было небезопасно. Мама согласилась со мною и безмятежно вымолвила:
— Самое лучшее для нас — сохранять спокойствие и вообще игнорировать всю эту ситуацию.
Тут раздался оглушительный разрыв бомбы, будто она взорвалась внутри нас, и я иронически усмехнулась:
— Вот это игнорировать?
И мы обе расхохотались непонятно чему. Она спросила: — Ты знаешь, что мне это напоминает? Помнишь то утро в Варшаве, когда мы с тобой стояли в прихожей, а театр уехал без нас, и немцы оккупировали город?
Я кивнула:
— О да, то утро изменило наши жизни.
Прогремел новый взрыв.
— А это утро может завершить их, — добавила я.
Мама перекрестилась со словами:
— Если на то воля божья, будь что будет.
Вражеские самолеты стали появляться каждый день. Мы устроили убежище в подвале и бо́льшую часть времени проводили там, молясь о спасении. Когда наступала ночь, мы выползали в сад, чтобы подышать свежим воздухом, и лишь гадали, какие новые ужасы ожидают нас с восходом солнца. Если бы врагу удалось поразить хранилище боеприпасов, то в случае прямого попадания ничего не осталось бы ни от мыса Кап-Ферра, ни от всех нас.
На пятый день бомбардировок с моря пришла сильная гроза. Она продолжалась сорок восемь часов, так что итальянцы не могли совершать боевые вылеты. Господь явно внял нашим молитвам. А потом, еще до окончания грозы, было объявлено перемирие, и Франция официально вышла из состояния войны с Италией[354].
Постепенно жители Ниццы вернулись в свои дома, измученные, подавленные, павшие духом, безутешные, сохранив на многие годы память о своем бегстве.
Война продолжалась в других странах Европы, а жители неоккупированной части Франции начали приспосабливаться к необходимым ограничениям и запретам, добродушно пытаясь все же извлекать для себя хоть какую-то пользу из сложившейся ситуации. Не так уж редко, например, можно было
