то, с чем не могу справиться.
— Они уже четырежды отказали: и нашим мидовцам на неформальных встречах, и еще кое-кому. Причем в двух случаях действительно сделали это очень жестко. Но проблему надо решить. Твой заход будет уже пятым по счету. Не боишься?
Внимательный взгляд буквально просвечивает мое сознание. Я прекрасно понимаю, что он знает ответ, не только знает — сам многократно испытывал неприятности, рядом с которыми многие из моих просто детская мелочь.
— На их конвейер, конечно же, не хотелось бы попасть. Да и найти нужную ноту с таким человеком, — я киваю на серую папку, — будет непросто.
— Это будет очень сложно, — поправляет меня хозяин кабинета. — Но у вас обоих — общая любовь, а точнее — общий образ жизни, соответственно, и образ мысли общий. Вот на этом и сыграй. Постарайся решить эту проблему в положительном русле. Если получится — сразу. Если что-то пойдет не так, придется решать проблемы по мере возникновения. Они нам уже подбросили работы. Это и тебе урок. Ты ведь знаешь — кошку бьют, чтобы невестка боялась.
Человек во главе стола улыбнулся той улыбкой, которая достается очень немногим. На душе стало немного теплее, но тревога не отпускала. Я прекрасно понимаю, что мне предстоит и что может произойти в случае фатальной неудачи моей миссии.
Неслышно открывшаяся дверь впустила в кабинет аромат прекрасного чая с бергамотом, свежего, нарезанного тонкими ломтиками лимона и моего любимого бородинского хлеба с маслом. Горбушка. Все это возникает передо мной и сопровождается по-домашнему доброй улыбкой.
Как только секретарь ушел, началась обычная напряженная работа по выработке возможных линий поведения. Версии и рабочие заготовки сменяли друг друга. Любимая работа приобретала зримые очертания, обрастая деталями, которые каждый раз были новыми.
Усталость не исчезала, даже несмотря на десять часов глубокого сна. Будильник разрывался, терзая слух и заставляя подняться с постели, но внутри все сопротивлялось. Хотелось закутаться в теплое одеяло, поджать по-детски колени и, утопив голову в мягкой подушке, вновь провалиться в сон.
Глубокий вздох, резкий выдох. Прыжок с кровати и привычный удар по кнопке будильника, который обиженно звякнул напоследок, словно ему не дали исполнить любимое верхнее си. Мельком бросаю взгляд в окно — машина уже стоит на привычном месте. Один из сопровождающих неторопливо покуривает чуть в стороне, второй вместе с водителем сидят внутри.
— Поторопись, а то остынет, — доносится голос бабушки из кухни.
Какое же счастье слышать этот теплый, родной, заботливый голос! Какое счастье вдыхать запах родного дома, какое счастье, когда руки, знакомые тебе с самого рождения, готовят самое-самое вкусное и любимое! Что может быть вкуснее этих оладий, этих котлет, каш и борщей, приготовленных нашими бабушками?..
Улыбаясь, влетаю в кухню, нежно целую теплую бабушкину щеку и скрываюсь в ванной.
На кухню возвращаюсь с той же улыбкой, которая никак не хочет уходить с моего лица.
— Не смейся, кушай давай, — бабушка проводит рукой по моим волосам. — Такие же были у твоего деда, — тихо произносит она с глубокой грудной интонацией, а когда я поднимаю на нее взгляд, так же тихо, но очень внятно произносит: — Ты смотри там, поосторожнее.
— Ты о чем? — «удивляюсь» я.
Бабушка молча всплескивает руками и, отвернувшись, хлопочет у плиты, чтобы я не заметил ее слез.
Допиваю чай с молоком, обнимаю бабушку за плечи.
— Все будет хорошо, бабуль.
— Я буду тебя ждать, — тихо произносит она, приподнимается на носках, целует, а потом нежно проводит ладонью по моей щеке. Она так внимательно всматривается в мое лицо, словно хочет запомнить его. Таким же взглядом она когда-то провожала своего мужа. Бедная моя бабушка, сколько же ей пришлось пережить. Сколько пришлось пережить ее ровесницам и ровесникам. Рушились государства, целые континенты были охвачены войной, попадали под молох репрессий родные и друзья. Но они выстояли — те, кому повезло уцелеть.
Бабушкин взгляд не требует слов, и я вновь ощущаю себя маленьким мальчиком. Мое сердце переполнено любовью. Комок предательски подкатывает к горлу.
— Мне пора, бабуля, — нежно произношу я.
Бабушка провожает меня в коридор, открывает мне дверь и, как обычно, похлопывает меня по плечу.
Щелчок замка за спиной, и я уже в другом мире. На улице оборачиваюсь и вижу бабушкин силуэт в окне. Бабушка никогда не машет рукой. Она просто кивает мне и провожает глазами машину, увозящую меня из родного двора. А я почти физически чувствую этот спасительный взгляд. Я знаю, что он сохранит меня, что бы ни случилось.
* * *
Самолет плавно набирает высоту и встает в свой эшелон. Я поудобнее устраиваюсь, укутываюсь пледом и стараюсь заснуть. Надо сохранить как можно больше сил для предстоящей работы. Перед глазами всплывает хада — красивая линия, обрамляющая хамон — острие японского клинка; эта линия похожа на затейливый бескрайний пейзаж.
…Будильник не успел и пикнуть — рука не дала ему спеть утреннюю песню. Быстро вскакиваю на ноги. Душ, чашка японского чая с цикорием, проверка сумки, с которой хожу на тренировки. Все на месте. Осторожно закрываю дверь, чтобы не разбудить домашних, и быстро спускаюсь вниз. Сажусь в машину и выезжаю на непривычно пустые московские улицы.
Длинные тени домов и пока еще низкое солнце, запускающее новый день. Еще полчаса-час, и город превратится в сплошную автомобильную пробку, увеличивая расстояния не в километрах, а по времени, что здорово расшатывает нервы, как ни хорохорься. Но это будет чуть позже, не сейчас. Легко прошуршав покрышками, машина приостанавливается у шлагбаума. Считыватель распознает электронный пропуск, перекладина шлагбаума поднимается, я заезжаю и паркуюсь у знакомого здания, беру сумку и прохожу внутрь.
Переодевание — это первая часть традиционного ритуала. Дзюбан и кимоно обхватывают тело. Оби, трижды обернутое вокруг пояса, привычно сворачивается в традиционный для нашей школы узел-бант. Узел на спине фиксирует поясницу, и я тяну руку за хакама. Широкие японские штаны-юбка, часть традиционного костюма в мире боевых искусств, надеваются спокойно и неспешно. Завязки пересекающимися треугольниками несколько раз обхватывают тело и фиксируются на животе и пояснице. Узлы и здесь для каждой школы, и даже для каждой линии внутри школы, имеют свои характерные особенности.
Ну вот и все. Эта часть подготовки завершена. Старые мастера и те, кто в нынешней Японии следует их заветам, поддерживая многовековые традиции, с полувзгляда могут определить готовность ученика к тренировке по тому, как на нем сидит одежда. Бывает и так, что мастер сразу отправляет новичка переодеться или же отстраняет от тренировки за внутренней неподготовленностью к таинству того, что будет происходить в зале.
Фиксирую под
