Луций долго молчал.
– Да, знал, – ответил он наконец.
– Отличался ли евнух таким очарованием, как говорят? – спросил Адриан.
– Да, она была красавицей, – произнес Луций, потупив взор. От него ждали продолжения, но вместо этого он произнес: – Не перейти ли нам в сад? Возьмите с собой чаши. У меня есть особое вино с Самотраки с ароматом жасмина, который ощущается исключительно при луне – так меня уверял торговец.
Когда гости вышли в сад, Адриан резко остановился. Он уставился на статую Меланкома. Марк замечал, что гости часто вздрагивали при виде обнаженного борца, – наверное, потому, что он стоял вровень с землей и благодаря предельной реалистичности при беглом взгляде мог сойти за живого человека. Но Адриан не просто удивился, его лицо осветилось восторгом. Он погладил гладкое мраморное лицо. Затем отступил и коснулся собственной щеки, проведя пальцами по грубым отметинам.
– Меланком, – пояснил Луций.
– Да, я видел другие его изображения, но с твоей скульптурой ничто не сравнится, – сказал Адриан, не в силах оторвать глаз от статуи. – Говорят, Меланком был возлюбленным Божественного Тита. Счастливец Тит! Вот бы мне когда-нибудь встретить столь прекрасного юношу…
– Вот бы мне когда-нибудь создать столь прекрасную статую, – улыбнулся Марк.
Фавоний шагнул между молодыми мужчинами и поочередно изучил обоих, вскинув бровь.
– Пусть каждый удовольствуется желанием и радуется!
К ним присоединился Аполлодор. Он захмелел чуть больше остальных. Для него нынешний вечер стал редкой передышкой от многомесячного неустанного труда, и архитектор выпил немало изысканных вин. Видя, что все глядят на статую, он кивнул:
– А, Меланком! Бесподобно. Несомненно, это самая красивая и ценная вещь в доме. – Он перевел взгляд с Марка на Адриана. – Полюбуйтесь, как они очарованы! Но, думаю, по разным причинам. Кто из вас настоящий Пигмалион, а кто Маленький Грек? По мне, Марк – истинный ценитель прекрасного, вылитый гречонок, который любит искусство как таковое, а ты, Адриан, – влюбленный, мечтающий оживить статую! Пожалуй, ты Пигмалион!
Рассмеялся Фавоний, но не Марк. Одно дело, когда его называют Пигмалионом с глазу на глаз, другое – прилюдно услышать прежнее рабское имя. Не развеселился и Адриан: он пришел в совершенное бешенство, и рубцы на щеках побагровели. Напряжение между императорским родичем и Аполлодором в очередной раз озадачило Марка.
Фавоний, замечавший решительно все, увидел выражение лица Марка и потянул его прочь. Углубляясь с ним в сад, толстяк спросил:
– Неужели ты не знаешь об их размолвке?
Марк наморщил лоб. У скурры загорелись глаза. Ничто не доставляло Фавонию большего удовольствия, чем возможность поделиться свежей сплетней.
– Все только о ней и судачат! Где тебя носило последнюю пару дней?
– Помогал отцу готовить праздник, – ответил Марк.
– Ага! Значит, ты не слышал о встрече Цезаря с Аполлодором, где обсуждалось восстановление греческого крыла библиотеки?
– Об их разговоре я знаю. Он состоялся два дня назад.
– Но ты там не был?
– Меня не позовут, пока не придет время заняться внутренней отделкой.
– Ясно, – понимающе кивнул скурра. – Что ж, а вот Адриан присутствовал.
– Он часто так поступает.
– Но на сей раз он поделился кое-какими личными соображениями.
– Какого рода?
– Аполлодор объяснял Цезарю, сколько времени займет починка греческого крыла, когда Адриан вмешался и предложил снабдить здание куполом – он помешан на куполах. И развернул весьма подробные чертежи, настояв, чтобы на них взглянули.
– Но ведь идея нелепая. Здание задумано симметричным, а у латинского крыла купола нет.
– Именно так сказал и Аполлодор. На что Адриан заявил: «Вот почему я предлагаю перестроить латинское крыло и тоже накрыть его куполом». Очевидно, он вбил себе в голову, что сводчатая крыша совершенно необходима для подобных зданий, поскольку позволяет освещать их через потолок. Он извлек другой чертеж, чтобы показать, как будет выглядеть библиотека с куполами над обоими крыльями и колонной меж ними, и Траяну явно понравилось.
Марк, мысленно прикидывая, сколько труда и времени займет перепланировка, поднял брови.
– Как же отнесся к идее Аполлодор?
– Разнес в пух и прах. Ты знаешь, что он не боится высказаться, едва речь заходит об архитектуре. Когда Адриан начал расписывать красоту своих куполов, Аполлодор ткнул пальцем в чертежи и задрал нос. «На что будет похож комплекс? – спросил он. – Два распухших яйца по бокам от торчащей колонны». Сам понимаешь: едва представишь такую картину, и она уже не отвяжется. Он продолжил: «Эти уродливые луковицы не только нарушат общую симметрию всего Форума, но еще и рухнут, прежде чем их достроят». В ответ Адриан едко прошелся по поводу подъемника, на что Аполлодор заявил ему в глаза: «Одно дело зарисовывать свои фантазии, юноша, и совсем другое – построить на деле. Ступай рисовать свои огромные тыквы куда подальше. Нам с Цезарем нужно обсудить важные вещи, в которых ты полный профан».
– Траян позволил ему так говорить со своим родственником?
– Император, как ты знаешь, дает Аполлодору очень много воли – по крайней мере, в делах архитектуры и искусства. Он слепо верит его суждениям, тогда как Адриан, в конце концов, остался прежним Маленьким Греком, чересчур начитанным дилетантом, которому лучше сосредоточиться на карьере военного, а искусство оставить наемным мастерам, творящим красоту на радость заказчикам. Адриан был раздавлен. Он собрал свои драгоценные чертежи и выбежал буквально в слезах. Смотри-ка, мы сделали полный круг, а они все глазеют на статую и даже словом не обмолвились.
Подойдя к племяннику Траяна, Марк попытался сменить тему:
– А что, Адриан, слышно о походе на Парфию, который готовит император?
Вопрос вывел Адриана из оцепенения. Он улыбнулся:
– Я отправляюсь с ним. Наконец-то увижу города Востока – может быть, даже Ктесифон.
Он имел в виду столицу Парфии. Траян, не удовлетворившись покорением Дакии, увлекся еще более грандиозным замыслом: исполнить давнее, прежде не осуществленное и восходящее к эпохе Юлия Цезаря намерение римлян пойти по стопам Александра Великого и расширить Римскую империю на восток, вобрав в нее земли древней Персии.
Луций Пинарий, присоединившийся к гостям в саду, откашлялся и произнес:
– Для такой войны нет никакой стратегической причины, помимо той, что Парфия – единственная в мире империя, способная потягаться с Римом.
– А я считаю, что причин захватить парфян полно, – возразил Фавоний. – Вернее, одна, извечная: богатая добыча. Дакия оставалась последней ближайшей соседкой, которая владела достойными отнятия сокровищами. За нашими провинциями на северном побережье Африки лежит непроторенная пустыня; за Египтом – край отшельников-язычников и непроходимые джунгли; северная часть Британского острова – ледяная пустошь, а края за Германией и Дакией не тронуты цивилизацией и населены такими грязными варварами, что те не годятся даже в рабы. Разумеется, есть еще Индия, а дальше лежит Серика, страна шелка, – они, бесспорно, изобильны, но земли за рекой Инд так далеки, что вряд ли там бывал хоть один римлянин, за исключением некоторых бесстрашных купцов. Захватить возможно только Парфию с ее царствами-спутниками, и богатство этой империи наверняка огромно.
