Борис Владимирович Шостакович, когда его спрашивают о прогнозе, всегда вспоминает рассказ Ивлина Во о человеке, который тридцать лет находился в психиатрической больнице (убил велосипедистку). Этот человек вышел из больницы и на другой день сам вернулся, потому что снова встретил девушку на велосипеде.
Приговоренные к жизни
Мы поднимаемся по лестнице, и кто-то сзади говорит, что бывший монастырь очень даже подходит для пожизненного заключения. Монахи сами заточали себя здесь. Я не оборачиваюсь. Я уверена, что мысли всех людей, которые здесь находятся, всех - и осужденных, и тех, кто их охраняет, никогда, ни при каких обстоятельствах не становятся достоянием других. Я ещё только иду по коридору, ещё только смотрю на двери камер, "глазки" которых завешены кусками черной кожи, но уже не сомневаюсь, что рассказать об этом нельзя.
Открывают первую дверь.
Два человека, находящиеся в камере, молниеносно оказываются у стены, в которую упираются поднятыми руками, ноги расставлены на ширину плеч, а дежурный по камере начинает отчаянной скороговоркой: имя-фамилия, осужден по статьям...
Дежурный инспектор: "Отставить". Скороговорка тотчас прекращается. Итак, первое, что я узнаю: "пожизненники", как их здесь называют, содержатся в камерах по двое, иногда - в одиночку. Шконки, нары, двухъярусные кровати - называйте как хотите, стол, стулья, умывальник, зарешеченное окно... Лежать днем нельзя (если только врач не пропишет постельный режим), из камеры одного осужденного выводят трое дежурных. Разумеется, в наручниках.
На работу, если она есть, выводят по двое. "Работа" - это другая камера, такая же по размеру, только в ней не нары, а швейные машины.
Все ли ходят на работу?
Не все. Кто не хочет, того не заставляют.
В Москве один журналист сказал мне перед отъездом сюда, что до него дошли верные слухи, что осужденных в "пятаке" (так называют эту колонию) содержат в кандалах. А вечером начальник колонии Алексей Васильевич Розов скажет: мне позвонил знакомый и спрашивает, а правда ли, что у тебя осужденные готовят на кострах?
Смешные люди. Все гораздо страшней.
Костра эти люди не увидят, может быть, уже никогда.
Слово "никогда" - здесь главное слово.
И первый человек, которому я объясняю, что я журналист и хочу задать несколько вопросов, сразу же говорит мне: "Я не виноват. Лучше смерть. Я уже не знаю, чего от себя ждать".
* * *
Дежурный Владимир Юрьевич Туманов, человек с хорошим, добрым лицом и глазами, из которых смотрит мука, открывает дверь камеры. На табличке написано: "Кириллов Анатолий Иванович, 1961 года рождения". С особой жестокостью убил женщину и водителя машины.
Я весьма некстати думаю про Туманова. Почему в глазах мука? А Кириллов худой, мы про таких в школе говорили: гремит костями. Отец и мать парализованы. Кириллов рассказывает, что много читает, буквально все подряд, лишь бы время шло. Вину признал и ни на что не надеется.
Книги в библиотеке есть, у многих в камерах лежит "Московский комсомолец".
Мне очень хочется выйти на улицу и постоять во дворе. Идем на улицу. Туманов улыбается - его улыбку я читаю так: кисейная барышня из Москвы, ходит с блокнотиком, покажите мне то, расскажите это.
Снова идем по коридору. Стараюсь понять, чем пахнет. Пока не поняла.
Открывается следующая дверь, я завожу свою скороговорку. Не возражает ли Вячеслав Князев, если я задам ему...
Ему тридцать шесть лет, и говорит он так, как говорят в последний раз. Он убил жену и двухлетнюю дочь.
Князев - уроженец Коми. В первый раз он был осужден на 12 лет лишения свободы за убийство и грабеж. За примерное поведение был освобожден досрочно 25 октября 1990 года, а 2 декабря, то есть месяц спустя, он убил жену и собственного ребенка.
Из приговора следует, что вину свою он признал полностью и показал, что у них с женой началась ссора и она стала выгонять его из дома со словами, что будет жить с Усольцевым. Он возмутился, ударил её в лицо...
Сейчас Князев стоит у входа в свою клетку, держится за прутья обеими руками, посиневшими от напряжения, и лихорадочно говорит, ни к кому не обращаясь:
- Зачем я живу? Ну скажите, зачем? Что меня ждет? Я собака? Кто я? Я детдомовец, у меня никого нет. Я никому не нужен. Меня должны были расстрелять, а теперь что? Пусть лучше у меня возьмут органы, кому-нибудь помогу, ну там сердце или легкие, что у меня есть ещё здоровое, может, уже все давно сгнило. Это же не жизнь. Зачем это все, ну скажите, зачем?
Я давала себе зарок не задавать "таких" вопросов - кто я, чтобы их задавать? Однако независимо от меня вопрос вылетает сам:
- Но вы ведь убили не только жену, но и ребенка. Есть этому какое-нибудь объяснение?
- Меня довели. Довели! Я только вернулся с зоны, ни кола ни двора. Ну не хотела она со мной жить - не жила бы. Если бы она сама меня бросила, я бы слова не сказал, насильно мил не будешь, это ж известно. Но она жила со мной, а одновременно с этим, как его, не помню фамилию. Это мне было обидно, разве не так? Со мной живет, и с ним тоже, и врет. Я был в состоянии аффекта, понимаете? А никто про это и разговаривать не стал, у меня же нет никого, с кем разговаривать-то?
- А ребенок?
- Я решил: не доставайся никому. Ее я убил, меня все равно посадят, кому он, этот ребенок... Я жалею, что ещё этого, с которым она жила, не убил, очень жалею...
Часа через два мы выходим во двор. Мне говорят: помните, в Москве сбежали из автозака осужденные? Хотите поговорить с кем-нибудь из них?
Мы снова идем по коридорам, и я кожей чувствую, что люди в камерах прислушиваются к нашим шагам и голосам. Вера Фигнер, просидевшая двадцать лет в одиночке в Шлиссельбурге, писала, что слух осужденных истончается до предела. Мы идем, а стены дышат и слышат. И этот запах...
Наконец подходим к двери, дежурный заглядывает в окошко-глазок, дверь отворяется. Дежурный повторяет "отставить", и к решетке не спеша приближается человек небольшого роста и цветущего вида. Не переспрашивайте, я не оговорилась. Возможно, это игра света или моего воображения. Но ни до, ни после я больше не встречу здесь осужденного с таким прекрасным цветом лица. Григорию Киму 38 лет. У него упругая походка тренированного человека, следящего за собой. 14 разбойных нападений на квартиры и машины и 3 убийства.
12 июня 1990 года Ким с подельниками напал на конвой в автозаке по дороге из Мосгорсуда в Бутырскую тюрьму. Бандиты завладели оружием и скрылись. 26 сентября Григорий был задержан во Фрунзе и теперь находится здесь.
На расстоянии нескольких шагов он кажется смешным и добродушным, всему виной оттопыренные уши. Но это мгновенное заблуждение.
- Можно с вами поговорить?
- Да, можно.
- Вы свою вину признали?
