Сабин поднял женщину на руки и уложил на постель. Она обхватила его крепкими стройными бедрами, и он нежно ласкал ее влажное лоно.
— Иди ко мне, Сабин! Возможно, ты последний мужчина, который меня любит, а я последняя женщина, которая тебя обнимает. Мы оба живем с кинжалом у горла…
Он с силой проник в нее, сжимая бедра, и она с готовностью и желанием подстроилась под его ритм, крепко схватила за поврежденную руку, но Сабин не чувствовал боли, а только страстные движения ее тела, что все плотнее прижималось к нему. С небывалым счастьем излил он свое семя в эту женщину, которая извивалась под ним, как змея в слишком тесной для нее клетке.
Потом они пили вино из одной кружки, и Ливилла сказала с улыбкой.
— Как будто свадебная ночь.
— Да, любимая, надеюсь, тебе понравится на Понтии. Этот остров стал таким популярным за последние годы, Байи и Бавли просто меркнут по сравнению с ним. Мы прекрасно проведем здесь время.
Ливилла захихикала и подхватила игру.
— Говорят, что здесь отдыхает сама сестра императора.
— Что ты говоришь! Тогда мы попали в лучшее общество. Возможно, стоит подумать о том, чтобы построить здесь дом?
Ливилла, обычно такая сдержанная, закрыла рот рукой, чтобы подавить приступ громкого смеха.
— Как хорошо, когда можешь по-настоящему, от души, посмеяться, — сказала она, переводя дыхание.
Сабин выпрямился.
— Мне показалось, что я что-то слышал…
Оба насторожились. Секунду спустя они услышали тихий стук в дверь и голос служанки.
— Госпожа, госпожа, охрана хочет знать, не случилось ли чего. Они говорят, что в это время трибун с арестованной выходят на прогулку…
— Во имя хромого Вулкана! — выругался Сабин. — Солдаты хуже водяных часов, и если что-то происходит не в свое время, они тут же начинают нервничать.
Он быстро натянул одежду.
— Я должен успокоить парней, иначе у нас будут трудности.
Ливилла натянула на себя одеяло, прикрывая наготу, и Сабин отодвинул засов. Он достаточно долго находился среди военных, чтобы знать, как поступить в таком случае.
— Вы что, сошли с ума? — накинулся он на охранников. — Я пытаюсь допросить узницу, потому что император хочет наконец иметь результаты, а вы мне мешаете! Ваши мозги, похоже, поразил молнией Юпитер! С этого момента вы оба под арестом на десять дней! Идите!
Пристыженные и растерянные охранники удалились.
— Руф, позаботься о новой охране! Я, конечно, не Кукулл, но такая глупость должна быть наказана.
— Люди беспокоились о тебе, — робко заметил Руф.
— Знаю, но в этом случае я не мог поступить по-другому.
Он зашел обратно в дом, где Миртия как раз поправляла хозяйке волосы. Ливилла подняла на него глаза.
— Может быть, трибун, мы успеем еще совершить нашу обычную прогулку?
Сабин с нежностью посмотрел на нее.
— С удовольствием, если она опять состоится в садах Венеры.
— Почему бы и нет? Если тебе там понравилось…
— Еще как! — восторженно воскликнул Сабин.
— Миртия, мы продолжим позже. Посиди еще немного перед дверью и покарауль нас.
По лицу рабыни скользнула едва уловимая улыбка, но проницательная Ливилла заметила ее.
— Можешь не скрывать своей улыбки, Миртия, я прекрасно знаю, о чем ты подумала, и уверена, что ты за нас рада.
— Конечно, госпожа, я всегда радуюсь твоему счастью.
— А теперь исчезни, мы сгораем от нетерпения.
Ливилла снова заперла дверь.
— Она преданная душа и была единственной, кто сразу согласился отправиться со мной в ссылку. Как только я окажусь в Риме, отпущу ее. Да, после смерти Калигулы немногие будут награждены, в основном придется раздавать наказания. Я не завидую преемнику Калигулы — кто бы им ни стал.
Сабин, который как раз собирался снова раздеться, сказал:
— Не надо стараться заглянуть так далеко в будущее, тем более что настоящему нам есть что предложить.
Ливилла засмеялась и поцеловала его.
— Ты прав, давай продолжим нашу прогулку.
Перед домом между тем появились новые охранники, которым Руф сообщил строгим голосом об отмене прогулки трибуна с заключенной.
35
Геликон, греческий вольноотпущенник, был человеком без совести и морали. Им двигала единственно забота о собственном благополучии, а лишь затем о благополучии императора, правда, не из дружеских чувств, а по той причине, что образованный, умный, свободный от иллюзий придворный прекрасно осознавал тесную связь своей судьбы с судьбой императора. Единственным чувством, которому он временами поддавался — вопреки всякому разуму, — была ненависть к иудеям.
Геликон родился в свободной греческой семье в Александрии. Его отец, запутавшись в долгах, был вынужден отдать кредиторам двух из пяти своих сыновей. Подобные вещи происходили чуть ли не каждый день и никого не удивляли. Геликон попал, к одному еврею-виноделу, который терпеть не мог греков и давал рабам прочувствовать свою ненависть в полной мере, что в Александрии тоже было делом обычным, потому что в огромном городе жили греки, иудеи и египтяне, причем последние примерно в равных количествах, тогда как греки пользовались значительным численным превосходством. Между ними постоянно случались столкновения — особенно между иудеями и греками, — поводом для которых были прежде всего различия в религии, обычаях и нравах. Бывало и такое, что иудеи с египтянами поднимались против греков или все вместе — против римлян. Нетрудно догадаться, что должность префекта Египта не пользовалась популярностью из-за постоянной опасности обжечься в вечно бурлящем котле Александрии.
Геликон попал на службу во дворец еще при Тиберии, но старый император не оценил острый ум юного грека, и тот оставался в тени, пока на трон не поднялся Калигула. Вскоре новому императору стало ясно, что лучшим средством развеять скуку или изобрести новую «шутку» был Геликон, который поддерживал его во всех преступлениях и вдохновлял на новые. Таким образом, Геликон быстро приобрел власть, став незаменимым для Калигулы. А поскольку император щедро одаривал тех, кого создал сам, он нажил большое состояние, но не приобрел ни одного друга. Те, кому он был нужен, конечно, заискивали перед ним. В остальном же после своего господина Геликон слыл самым ненавистным человеком в Риме. Он знал это и так же, как и глубоко презирающий его Каллист, хотел позаботиться о будущих временах.
Поскольку, несмотря на все таланты, его мстительность и презрение к людям мешали приобрести друзей или заступников, все, что он имел, были деньги и имущество. Геликон владел несколькими миллионами сестерциев, домом в Риме и рыбным промыслом в Остии.
