на своих губах. И пусть сердце её обещало еще сотни таких поцелуев с ним, но каждый хотелось запомнить, как она сейчас запоминала этот.
Губы Саймана были не такими мягкими, как она себе представляла, но оттого не хуже, а только лучше. Она ощутила тот самый мед на его губах, но мед ли это был? Его ли сладость коснулась Уру и поплыла по венам, разнося приятное тепло и трепет по телу. Где-то в отдалении был голос Саймана, он что-то спрашивал. Но подожди, прекрасный жрец, дай запомнить этот момент…
‒ Мне казалось, я о тебе знаю все, ‒ шутя прошептала она, открывая взору Саймана свои глаза, которые блестели от радости, как звезды. Её сказка начала сбываться ‒ так она думала… Пока не раздался стук.
Не дверь. Кто-то был уже в доме. И будто бы пойманные на горяченьком, Сайман и Уру обернулась одновременно в холл, где был диван жреца. И рядом с ним стояла девушка. Совершенно знакомая им обоим, но что-то в неё было не так. Не странная поза, указывающая, что стук произошел от случайного удара коленом в подлокотник; не измученное личико, не знавшее сон пару-тройку дней; и не непривычная худоба, говорящая об отказе от пищи в тот же промежуток времени. И даже не распахнутые от ужаса глаза.
Эта девушка, такая знакомая и некогда любимая, державшая в руках странную склянку, не имела рогов.
‒ Мара? ‒ прокашлялась Уру, отходя от Саймана и совершенно не подозревая о мыслях фейри. Она просто смутилась, что их застали в столь интимный момент. ‒ Боги, я не слышала, как ты вошла. А… что с тобой стало? Твои?..
Но она не слышала Уру. Она смотрела на Саймана взглядом, полным предательства. И такое предательство Маре еще не доводилось чувствовать. Сейчас она как никогда понимала всех тех бедных женщин, которые заставали своих возлюбленных в её объятиях. Это они ей в руки прыгали, так она говорила? Какая же дура… будто бы боль всех этих сотен женщин скопилась в одном теле фейри.
‒ Я… ‒ Её голос дрогнул. Каких трудов ей стоило не потерять своего лица и одновременно с этим отвести взгляд от Саймана. Она взглянула на диван и в нём увидела свое спасение. Осторожно кладя туда пузырек, Мара нашептывала не своим голосом: ‒ Это лекарство от красного дыхания, Сайман. Мирочке удалось его воссоздать со слов покойного лекаря.
Она повернулась к ним спиной, услышала вздох, за которым должны были последовать слова Саймана, и резко рванула вперёд на выход, не желая ни видеть, ни слышать его.
‒ Мара, подожди!
Сайман сделал шаг в сторону выхода, но не знал, что ему делать. Он не мог сейчас оставить Уру, но с Марой явно что-то было не так. И это лекарство… Мира ей все рассказала? Но почему принесла его Мара, если она все равно нашла утешение в постели пастуха? Он ни за что не хотел, чтобы она когда-либо смотрела на него так, как сделала это сейчас. Будто бы это он ее предал, а не наоборот.
‒ Прости, Уру, я потом все объясню, ‒ бросил он девушке, которая была обещана ему судьбой, и побежал за той, которая мучила его не один месяц.
Им всего лишь надо было поговорить начистоту с самого начала. Сайман должен был рассказать про сон, про болезнь, а Маре — что хочет помочь. Не было бы этого недопонимания, никто никому не причинил бы боль. Но Сай, превозмогая боль в плече, бежал за Марой, чтобы выяснить все, только сейчас. Несмотря на свое состояние, она бежала очень быстро, будто убегала от Саймана, как от чумы. Он даже подумал, что ему придется ее связать, чтобы остановить, но вместо этого применил молитву, ускоряющую бег. И нагнав, он резко рванул Мару на себя.
‒ Да стой же ты! ‒ крикнул Сай, крепко сжимая руку на ее плече. Она и правда выглядела изнуренной, а без рогов ‒ совсем непривычно. ‒ Боги, да что с тобой? Это твой пастух тебя так? Я все видел. Думала, придёшь с лекарством, и я закрою глаза на твои похождения? Мы договорились, я думал, ты поняла меня, но сразу взялась за старое, когда «природа» позвала.
Она слышала это и сначала не понимала смысла слов. Она даже представить не могла, что Сайман так о ней подумает. Природа? Пастух? «Её»? Сначала она вырывалась, но когда осознание и злость в его глазах настигли Мару, она вдруг замерла, и накопившиеся слезы в глазах все-таки скатились по щекам, но… Теперь эмоция была другой.
Первое желание ‒ ударить его. И, черт возьми, она поддалась этому желанию. Шлепок был звонкий, но тихий ‒ Мара не привыкла даже пощечину делать, уж никогда не доводилось, а сейчас… Еще один камень в её душу. Еще одно предательство:
‒ Как ты можешь так говорить? ‒ вскрикнула она на эмоциях, пытаясь сбросить с себя его руки. ‒ Какие похождения? Я… Как ты мог обо мне такое подумать? Я же говорила, что, будь у меня отношения, я буду верной, а ты мне не поверил? Ты до конца дней будешь меня считать гулящей?
Хотя какая теперь разница? До таверны совсем немного оставалось, но она не добежала. И поглядывая на неё, она надеялась, что в окне их кто-то заметит и поможет Маре сейчас перестать видеть Саймана, а тем более слушать эти гадости.
‒ Что ты видел? ‒ прошептала она, переводя взгляд с таверны на его ноги. Не могла смотреть… Просто не могла. Посмотрит ‒ разревется, видя этот злосчастный поцелуй перед глазами. ‒ Что я захожу в дом к человеку, который помог мне избавиться от рогов? Человек, который имеет пятьдесят коз, лучше кого-либо помог бы мне с этим справиться.
И все ради его лекарства. Даже мысли не было о том, что Маре стало жаль своих рогов на это. Да пусть она сейчас была зла на Саймана до глубины души, но ему она желала лишь жизни и благополучия.
‒ Но твое доверие слишком дорого стоит, Сайман, ‒ совсем шепотом сказала Мара и попыталась его обойти, чтобы все-таки вернуться в таверну. ‒ Дай мне пройти.
‒ Что за?.. Я ничего не понимаю. Зачем избавляться от рогов? ‒ И будто только сейчас увидел, он посмотрел на голову Мары, где раньше украшали рога. Они ему нравились, он любил наблюдать, как она за ними ухаживала с пилкой.
