Получив послания св. Фотия, царь и католикос собрали в 862 г. Собор армянских епископов в Ширакаване, который принял 15 определений, включавших в себя признание Святой Девы Марии Богородицей, Халкидонского и последующих после него Вселенских Соборов и анафематствованы все, кто сомневается в истинности их определений. В свою очередь византийцы пошли на многочисленные уступки по отношению к армянам, допустив в виде исключения пресный хлеб, чистое вино на Литургии и одновременное празднование Рождества и Богоявления. По поручению католикоса, всего Собора и царя епископ Саак Мрут Апикуреш написал св. Фотию послание, в котором от лица всей Армянской церкви подтвердил ее единоверие с Восточной церковью[773].
Однако радость константинопольцев по поводу умиротворения Церкви оказалась недолгой. Вскоре под влиянием своих сторонников («игнатиан») и в первую очередь епископа Смирнского Митрофана св. Игнатий из далекой ссылки уведомил всех, что не считает каноничным поставление св. Фотия в патриархи, поскольку сам еще не сложил с себя сан. Поскольку св. Игнатий действительно имел много достоинств как пастырь, многие сожалели о его низвержении. Если бы экспатриарх теперь оставил кафедру, все бы утихло само собой — св. Фотий имел не меньше достоинств, которые с каждым днем умножали число его поклонников. Но св. Игнатий, что называется, поднес спичку к пороховой бочке, после чего события приняли уже самостоятельный оборот и заметно ужесточили отношения сторон.
В январе 859 г. игнатиане без разрешения властей организовали Собор в храме Св. Ирины и предали анафеме св. Фотия. Там же было оглашено послание св. Игнатия, который заявлял, что пока он находится в изгнании, никто в Церкви не вправе совершать священнодействия (!). Конечно, это было сверхординарное, непродуманное и глубоко ошибочное решение, которое не могло не вызвать обратной реакции[774]. В ответ Константинопольский патриарх продемонстрировал, что и он может быть жестким. Святой Фотий созвал Собор в храме Святых Апостолов и предал анафеме самого св. Игнатия.
Тогда поклонники св. Игнатия, к которым относились и студиты, обратились с посланием в Рим, требуя «спасения». Монахи неспроста подозрительно смотрели в сторону св. Фотия. Он действительно не очень благосклонно относился к современному ему монашеству, прекрасно зная все негативные практики, присутствующие в обителях, и думая о том, как их следует искоренять.
Естественно, он даже на минуту не задумался над тем, чтобы просить у Римского епископа подтверждения каноничности своего поставления. Соблюдая древнюю традицию, патриарх лишь направил письмо Римскому папе Николаю I (858–867), в котором уведомил того о своем избрании, изложил вероисповедание и отметил, что, с глубоким почтением относясь к достоинствам Апостольской кафедры, надеется на добрую помощь понтифика в деле умиротворения Восточной церкви.
«Лучшее общение, — писал св. Фотий Римскому епископу, — есть общение веры, она есть важнейшая основа истинной любви. Поэтому я и излагаю вкратце свое исповедание веры, и вы тем с большей теплотой и готовностью удостойте своих молитв, чем больше — наша склонность к вам». Затем в конце письма Константинопольский патриарх вновь просил святых молитв у апостолика, замечая, что не желает ничего другого, как просто нормального церковного общения с ним, как равный по статусу епископ. И все — никаких призывов о помощи, никакого намека на верховный авторитет Римского епископа; письмо наполнено духом любви, собственного достоинства и понимания статуса Константинопольской церкви[775].
Попутно св. Фотий начал активно замещать своими сторонниками некоторые епископские кафедры, если их главы отказывались подчиняться его патриаршей власти. Надо отдать ему должное — «Вселенский патриарх» действовал чрезвычайно аккуратно и разумно. Митрополита Никомидийского Иоанна он сменил своим хартофилаксом Георгием. Епископ Григорий, сын императора Льва V, получил обратно свою кафедру, отнятую св. Игнатием. Его товарищ по учебе Захарий был поставлен епископом в Халкидон. Не обошел он вниманием и игнатиан, если те держали себя в рамках приличия. Ученик св. Игнатия, тоже Игнатий, был поставлен архимандритом монастыря, а затем возведен на архиепископскую кафедру в Иераполе, что во Фригии. Особые проблемы Константинопольскому патриарху создавали лишь монахи, в массе своей сочувствующие св. Игнатию. Но мало-помалу и их он привлек к себе снисходительностью и личным благочестием[776].
За этими делами его застало известие о получении императором послания от папы Николая I — до того дошла апелляция игнатиан. Надо сказать, что в лице нового Римского епископа св. Фотий встретил яростного поклонника идеи папского превосходства в Кафолической Церкви, цельную и сильную личность[777].
После его кончины в 867 г. современники писали о покойном понтифике: «Ни один епископ в Риме после блаженного Григория не был, кажется, равен ему. Он повелевал королями и тиранами и, словно владыка всего мира, превосходил их своей властью; с благочестивыми епископами и священниками он был ласков, приветлив, мягок и благочестив; со сбившимися же с истинного пути он был грозен и строг, так что, казалось, восстал второй Илья, пусть не по плоти, но по духу и добродетели»[778].
В свое время его рекомендовал к избранию император Людовик II Немецкий, и их отношения с папой отличались первое время теплотой и доверием. Затем понтифик недвусмысленно начал указывать королю, что Римский епископ предназначен Богом для верховного блюстительства в Кафолической Церкви. И хотя Каролинг имеет императорскую корону, но она освящена властью папы. Вскоре его тон с королем сменился на повелительный. О нем писали: «В девятилетнее свое правление он вознес власть первосвященническую гораздо выше, нежели она была когда-нибудь, особенно в отношении императоров, королей, князей, патриархов и епископов, обращаясь с ними в тех случаях, когда полагал, что они нарушают преимущества его престола, гораздо круче, нежели кто-либо из его предшественников»[779].
Человек железной воли, прямой, как рыцарское копье, ригорист, никогда не изменявший своим убеждениям, Николай I был абсолютно уверен в том, что папа является представителем Бога на земле и потому обладает высшей властью. Все и вся, включая, разумеется, патриархов, архиепикопов, епископов, рядовых клириков, обязаны были проявлять лояльность Римской кафедре. Император и короли могли сохранять свои прерогативы, но лишь в том случае, если выступали в качестве защитников Церкви и помощников апостолика. Когда архиепископ Равенны попытался высказаться в обратном смысле, Николай тут же сместил того с кафедры и анафематствовал[780].
