Этой ночью без особого шума (кто-то, удирая в темноту, пострелял с испугу из автоматов) заняли небольшую железнодорожную станцию и остановились. Штаб полка тоже здесь: отставать от колонны боевых машин ему небезопасно. По приказу комполка машины нашей батареи повзводно заняли позиции по обе стороны станции, в посадке. Она состоит из трех рядов деревьев и отделяет железную дорогу от шоссе. Орудия самоходок наведены на пути – на случай появления немецкого бронепоезда, который кочует где-то поблизости, как предупредила разведка.
Немецкое командование, надо думать, давно уже сообразило, что происходит у него в тылу, и принимает свои меры, но никак не успевает: бьют русские и в хвост и в гриву, и пребольно. Ударят танкисты неожиданно здесь, а через час они уже так далеко, что и след простыл: ищи-свищи.
Пока все тихо, экипажи подкрепляются кто чем. О нашем чудо-баке, конечно, узнали все, и потянулись, как на огонек, делегаты с котелками со всех машин. Ну как туг было отказать! Даже из штаба, с комфортом расположившегося в теплом, чистеньком вокзальчике (железная дорога действует!), посыльный приходил. Так что к исходу суток у нас остался только НЗ – один 4-литровый бачок питьевой, который Палыч (Иван Герасименков), сердито ворча, припрятал подальше. 304 часа вождения.
20 января
Ночь прошла спокойно: дремали в машинах по очереди до утра.
Второй день в Восточной Пруссии. С рассветом – вперед! Засада снималась последней. Пока вытягивалась на шоссе и отползала от станции колонна, ребята с любопытством рассматривали брошенный немцами мотоцикл-вездеход на одной гусенице и с короткой широкой лыжей вместо переднего колеса. Машинка эта, не замеченная нами ночью, стояла за обочиной шоссе, под деревом, и оказалась совершенно исправной и с полным бензобаком. Кто-то из помпотехов завел у находки мотор, потрещал на месте, прогревая, а затем, «бразды пушистые взрывая», описал прямо по снежной целине широкий круг.
Продвигались вперед, как будто на север, долго и без особых происшествий. Немецких жителей никого нет. Должно быть, заранее эвакуированы. Ничего, еще встретимся. Один из автоматчиков с нашей машины, по фамилии Капля, маленького роста, задиристый, с курносым носиком-пуговкой, откровенно уточнил: «Доберемся!» Он из недавних уголовников, которых на 2-м Белорусском много имеется, как говорят, на перевоспитании у Рокоссовского.
В середине дня по приказу своего начальника штаба ненадолго заняли круговую оборону, хотя противника поблизости не было видно. А впрочем, кто сейчас знает, откуда он вдруг объявится и в каком количестве? Для нас фронт – кругом.
В центре нашей обороны расположено богатое баронское имение. Ни в особняке, ни в службах ни души. Ребята, по одному с машины, отправились на разведку съестного. Кроме разной живой птицы в проволочных вольерах, они ничего не обнаружили, зато притащили из винного погреба охапку длинногорлых бутылок с разноцветными диковинными этикетками. С трудом повыбивали пробки, попробовали – кислятина и никакой крепости. Вышли из положения: развели спирт этим баронским питьем. Дмитрий Яковлевич, узнав об этом, ужаснулся и обозвал «виноделов» варварами за то, что они испортили марочное сухое вино.
– Как так сухое? – удивился Капля. – По мне – всякое вино мокрое.
Закусили разными вареньями и консервированными фруктами, но есть после них захотелось еще сильней.
От нечего делать отправляюсь на «экскурсию» в главное здание. Оно белое, одноэтажное, с широкими окнами. Пройдя сквозь зеркальные двери в роскошный вестибюль, отделанный орехом, очень светлый из-за высоких окон с зеркальными простенками, осматриваюсь с любопытством: паркет сияет, будто горит, отражая солнечные лучи; вдоль стены, слева и справа от входных дверей, тянется невысокая стойка (по-нашему стеллаж), тоже из полированного орехового дерева; на ней несколько высоких черных атласных цилиндров, в каких карикатуристы изображают Чемберленов и К°; один из них сложен и лежит как черная тарелка с белым дном; складной цилиндр – новость для меня.
Из прихожей застекленные двери выводят налево и направо. Через левую двустворчатую дверь с литыми бронзовыми фигурными ручками шествую, озираясь и стараясь не оскальзываться на паркете, и попадаю в диванную. Наружная стена комнаты полукруглая, с двумя окнами. В простенке между ними установлен буфет из черного дуба, украшенный резьбой. На его полках сверкает хрустальная посуда разных калибров и фасонов – для возлияний. Середину комнаты занимает двойная широкая и низкая софа с невысокими черными столиками с обеих сторон. Присаживаюсь на мягком, но тотчас поднимаюсь на ноги: так и тянет улечься и храпануть. Напротив софы, в углу, мягко тикают огромные, в рост человека, часы, тоже из черного дерева. Батищев объяснил потом, что это кабинетные.
Продолжить осмотр баронского гнезда дальше не пришлось: на улице громко рыкнул, заводясь, двигатель чьей-то машины. Уже шагнув к двери, замечаю на буфете, за большою вазой, овальную гранату, похожую на нашу Ф-1, только поменьше размером и с гладкой, без насечки, рубашкой. Граната раскрашена, как детский мячик: одна половина красная, другая – синяя. Запал вставлен. Это насторожило. Кто и зачем ее оставил? Проверив глазами, нет ли какого подвоха, прихватываю гранатку с собой и бегом к машине. В карманах комбинезона над коленями у меня болтается по одной «лимонке». Трофейную сую в карман ватника, надетого поверх комбинезона: запас карман не рвет.
У машины Колька Капля, опершись локтем на крыло, меланхолически посасывает махорочную цигарку и, после каждой затяжки сплевывая на снег, доказывает что-то своему напарнику Рубилкину. Это второй наш автоматчик, парень лет двадцати, с Западной Украины. Призван недавно. Фамилия ему тоже очень подходит, как и Капле, но только по совсем другой причине: природа наградила его внушительным носом, какие у нас в шутку именуются «рубильниками». У ребят, видимо, продолжается какой-то спор. Они меня не замечают.
– Нет, ты мне не ботай про ваших файных хохлушек. Далеко они. Сейчас самое время баронессу какую пощупать. И чего стоим?
Теперь уж сплюнул Рубилкин и ничего не ответил.
Костылев с Семеновым, улыбаясь, вручили мне подарки: темно-коричневую блок-книжку – под стихи и маленькую деревянную шахматную доску, размером 15 на 15 сантиметров, с красивыми резными крошечными фигурками, которые плотно держались на полях доски с помощью шипа и отверстия. Тронутый дружеским вниманием, обещаю Коле Костылеву непременно обучить его игре, изобретенной во время оно безвестным мудрым индусом, а Николай шутливо добавляет обычное в таких случаях «если живы будем...».
И снова команда: «По местам! Заводи!»
Все экипажи готовы к немедленному действию, радостно возбуждены, и трудно сразу разобраться, кто из людей «принял для храбрости», а кто воздержался. Рубилкин, с неподдельным удивлением наблюдавший с крыла самоходки, как быстро большая наша колонна приготовилась к движению, только головой покрутил и одобрительно заметил:
– Н-ну, славяне! Туго свое дело знают...
В наушниках голос Дмитрия Яковлевича приказывает: «Вперед!» – и наша машина плавно трогается, выходит на дорогу и набирает скорость.
