Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 181
Потому что, когда вы часами работаете лопаткой или киркой, успеваешь разглядеть своего потного коллегу под всеми возможными углами (девяносто градусов, шестьдесят, тридцать, один градус) и при всяком освещении (солнце, луна, карманный фонарик, галогенная лампа, светлячки) и тебе начинает казаться, что ты понимаешь этого человека, понимаешь до донышка, точно так же, как понимаешь, что находка нижней челюсти Proconsul africanus[435] с сохранившимися зубами не только навсегда изменит историю эволюции человека, но и приведет к тому, что твое имя отныне будут ставить наравне с именем Мери Лики. Ты, как и она, станешь всемирно известна, и тебя будут слезно просить написать длинную статью в «Британскую археологию». А человек рядом с тобой – словно перчатка, которую ты вывернул наизнанку и можешь рассмотреть все мелкие стежки, оторванную подкладку и дырочку на большом пальце.
Учтите, мы не пошли до конца. Не было непринужденного, как рукопожатие, секса, столь распространенного среди озабоченной американской молодежи (см. статью «Неужели ваш двенадцатилетний отпрыск – демон секса?», «Ньюсуик», 14 августа 2000 г.). Однако мы оба разделись и катались по кровати, словно бревна в реке. Его татуированный ангелочек не раз поцеловался с веснушками у меня на руке, и на боку, и на спине. Мы царапали друг друга из-за неловких движений (почему никто не предупредил, как мешает яркий свет и отсутствие нежной музыки?). Когда Мильтон оказывался сверху, он смотрел на меня со спокойным любопытством, словно лежал на берегу бассейна, разглядывая что-то блестящее на дне и подумывая, не нырнуть ли.
Сейчас я признаюсь в одной глупости. Целую минуту после, когда мы с ним лежали на Ханниной кровати, моя голова на его плече, моя тощая бледная рука закинута ему на шею, когда он сказал, вытирая пот со лба: «Адски жарко тут, или это мои глюки?» – а я, не задумываясь, ответила: «Это мои глюки», – в общем, мне было неописуемо хорошо. Он был мой американец в Париже, мой Бригадун.[436] («Юная любовь подобно розе пышноцветиста, – пишет Джорджи Лоуренс в своем последнем сборнике «Поэмичности» [1962], – и подобно молнии быстротечна».)
– Расскажи мне про улицы, – тихонько попросила я, глядя в потолок Ханниной спальни, белый и квадратный.
И тут же ужаснулась – фраза выплыла неожиданно, словно паровой баркас Викторианской эпохи, на палубе которого толпятся дамы с кружевными зонтиками. А Мильтон молчал – значит, я все испортила. В том-то и беда с Ван Меерами – всегда им хочется знать больше, копать глубже, раз за разом забрасывать в реку удочку, хоть и ловится одна только дохлая рыба.
А потом он все-таки ответил, зевая:
– Улицы?
Я еле собралась с мыслями:
– Ну просто… Когда ты был… в банде… Если не хочешь, не будем об этом говорить!
– Я с тобой о чем угодно готов говорить.
– Ох… Ну, тогда… Ты убегал из дома?
– Нет. А ты?
– Нет.
– Много раз хотел, но на самом деле не бегал.
Я растерялась. Я ожидала, что он смутится, станет отводить глаза и слова будут застревать у него в горле, как монетки в неисправном телефоне-автомате.
– Откуда тогда у тебя татуировка?
Он вывернул руку и, скривившись, посмотрел на ангелочка:
– Братец мой старший, Джон, чтоб его. На свой восемнадцатый день рождения с приятелями повел меня в тату-салон. Дыра страшная. Мы оба сделали татуировки, только он меня надул. Себе сделал саламандру, вот такусенькую, – Мильтон показал пальцами нечто размером с черничину, – а меня уговорил на эту здоровенную тухлятину. Видела бы ты, какое у мамы лицо было… – Он хмыкнул. – Это было эпично! Она в жизни так не злилась.
– А тебе сколько лет сейчас?
– Семнадцать.
– Не двадцать один?
– Вроде я в кому не впадал.
– И на улицах ты не бродяжничал?
– Что-о? – Он сморщился, будто от яркого солнца. – Я даже у Джейд на диване спать не могу! Люблю свою кровать, на ней матрас ортопедический… Эй, а откуда такие вопросы?
– А Лула? – Слова сами собой вылетали у меня изо рта, как будто твердо решили что-нибудь да разрушить. – Она в тринадцать сбежала с турком… Учителем математики… Его арестовали во Флориде и посадили в тюрьму.
– Что?!
– А у Найджела родители сидят. Поэтому он все время читает триллеры и не способен испытывать чувство вины, а Чарльза вырастили приемные родители…
– Ты серьезно? – Мильтон сел, глядя на меня как на бесноватую. – Найджел много чего способен чувствовать! Он до сих пор мучается, что в прошлом году бросил того парня, как его зовут-то… Рядом с тобой сидит на общих собраниях. И потом, у Чарльза родители не приемные!
Я нахмурилась, чувствуя смутное раздражение, какое испытываешь, узнав, что сплетня из бульварной газетенки не соответствует истине.
– Откуда ты знаешь? Может, он просто скрывает?
– А ты его маму видела?
Я покачала головой.
– Одно лицо, прямо как брат и сестра. А у Найджела родители не сидят. Кто тебе такое наплел?
– А как же его настоящие родители…
– Его настоящие родители, Эд и Диана, держат магазин керамических изделий.
– Они не сидели за то, что застрелили полицейского?
Тут Мильтон заржал в голос (я никогда не слышала настоящего ржания, но в данном случае это явно было оно). А когда увидел, что я серьезна и даже немножко разволновалась (наверное, щеки у меня были красные, как гвоздика), перекатился ко мне, так что матрас под нами крякнул. Припухшие губы Мильтона, его брови и кончик носа (с одинокой героической веснушкой) оказались почти вплотную к моему лицу.
Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 181
