перчатке. – Я разлагаюсь. Смерть станет освобождением.
– Если ты останешься, то и я тоже.
Я не брошу своего друга.
В тот вечер, вернувшись в палатку, мы с Асеной не разговариваем. Она сворачивается калачиком под защитой моей туши и засыпает, а я глажу ее по волосам. Если я и плакал, никто этого не видел. Когда я просыпаюсь, Асены уже нет. И эту ночь я тоже провел спокойно, без кошмаров. На прикроватном столике лежит наспех нацарапанная записка.
«Мы двое – стая, ты и я».
Асену я обнаруживаю уже только на поле битвы, слишком далеко, чтобы я мог что-то сделать. Дисморфики, сверх меры мускулистые мужчины и женщины, вооруженные клинками, слишком тяжелыми для нормального человека, и луками, слишком толстыми, чтобы обычный человек мог их натянуть, построились и стоят лицом к стене Зиннлоса. Тяжелые железные щиты висят на их широких спинах. Они двигаются вперед, Асена и ее тиргайсты – за ними. Останавливаются там, где лучники Зиннлоса еще не могут их достать.
Словно в предвкушении предстоящей битвы, ветер стихает. Духота висит в неподвижном воздухе. Поле битвы усеивают трупы павших, больше всего их у подножия огромных крепостных ворот из железа и камня. Ворота были слишком велики, чтобы являться делом рук человеческих. Они могли быть только результатом целенаправленного безумия. Императрица сформировала саму ткань реальности своими заблуждениями.
Трупы присыпаны ржавого цвета песком. Их здесь тысячи. Десятки тысяч. И нам все еще предстоит преодолеть стену. Конечно, в основном это были наши мертвецы.
– Боги, – потрясенно шепчу я.
Все эти жизни потрачены впустую. Я мог бы остановить эту бессмысленную бойню, но только ценой еще большей крови. Я прищурился, пытаясь разглядеть крошечные фигурки на зубцах стены Зиннлоса цвета крови.
Перевожу взгляд на дисморфиков. Они сгибают свои тяжелые луки, чтобы надеть на них тетивы. Даже с такого расстояния вижу, как бугрятся от усилий огромные мышцы. Натянув луки, дисморфики накладывают стрелы и целятся. Я снова смотрю на стену, на крохотные фигурки на ней. Слишком далеко. Дальше, чем слишком далеко.
Дисморфики стреляют все одновременно. Кажется, длинные стрелы висят в небе целую вечность, прежде чем наконец долетают до стены. С ужасом наблюдаю, как в жуткой тишине опрокидываются и падают тела. Я успеваю досчитать до пяти, прежде чем первый труп достигает основания стены и приземляется в облаке кроваво-красной пыли. Спокойно, как будто располагают всем временем мира, дисморфики снова достают стрелы и целятся. Дают второй залп. Я наблюдаю, как стрелы взлетают по изящной дуге, целуя небо, и обрушиваются на стену, неся смерть. На этот раз падает меньше тел, защитники успели спрятаться. Результатом третьего залпа становятся человека три. Стена выглядит пустой.
Я не замечаю сигнала, по которому Асена и ее териантропы бросаются к воротам. Дисморфики делают еще один залп, заставляя защитников оставаться в укрытии. Асена была уже почти у ворот, когда воины на стенах поняли, что происходит. Дисморфики продолжают поливать стену градом стрел, но лучники Зиннлоса, рискуя жизнью, принимаются выпускать залп за залпом по атакующим оборотням.
Что могут сделать трое мужчин и одна сильная женщина? В этом нет никакого смысла! Их бросили на верную бессмысленную смерть. Это было самоубийство.
Бэр и Асена начинают изменяться. Их тела искривляются и сгибаются под невероятными углами. На бегу Бэр увеличивается в размерах, буро-рыжая густая шерсть покрывает его. Еще пара шагов, и он становится огромным медведем гризли и мчится дальше на четвереньках. Штих и Массе остаются пока что в человеческом облике. Они бегут рядом с Бэром, прячась за его огромным телом от лучников Зиннлоса. Асена упала, и я подумала, что она споткнулась. На миг у меня чуть сердце не останавливается, но тут я вижу, что она превратилась в серого северного волка.
Ярость разгорается во мне. О чем, черт возьми, думал Теократ, посылая этих четверых на штурм в одиночку? Кровь горячо и громко стучит у меня в ушах.
Стрелы падают на териантропов. Несколько втыкается в Бэра, но он и ухом не ведет. Штиха и Массе пока не задело, а Асена легко уворачивается от каждой летящей в нее стрелы. Они достигают ворот, и я затаиваю дыхание. Асена и Бэр остановились и замерли неподвижно. Что они могут предпринять теперь? А мишенью они были сейчас очень легкой.
Злобный маленький Штих и Массе изменяются. Кожа Штиха чернеет, он рассыпается и разваливается, как карточный домик. Куча извивающихся скорпионов прячется под Асеной. Массе разорвался как спелый фрукт, с которого сдирают длинные полоски плоти-кожуры. Он раскрывается с головы до ног и обрушивается на землю извивающимся клубком змей. Массе прячется под Бэром.
Стрела за стрелой вонзаются в Асену, но она не двигается с места. Даже Бэр приседает под ливнем стрел, его лохматая шкура ощетинилась древками. Штих и Массе становятся все меньше и вовсе исчезают, и тут до меня доходит. Они нашли щели и отверстия в воротах, через которые можно пробраться в Зиннлос. Предназначение Асены и Бэра заключалось только в том, чтобы прикрыть их, пока они выполняют свою кровавую работу. Могу представить себе, какой хаос начался по ту сторону ворот, когда защитники обнаружили, что атакованы бесчисленными смертоносными змеями и скорпионами. Побегут ли они в панике или будут удерживать позицию?
Ноги Асены подгибаются, и она падает. Из самой глубины моей души вырывается стон. Бэр поспешно закрывает ее своим телом. В нем так много стрел, что он напоминает огромного дикобраза. Я вижу, как длинные струи густой крови, как веревки, хлещут на красный песок под ним. Когда Бэр вздрогнул и рухнул рядом с Асеной, меня словно парализовало. Я вижу, как умирающий медведь изо всех сил пытается защитить волка, но вот последняя судорога проходит по его телу. Когда я смаргиваю пропитанные песком слезы, их тела уже изменились, к ним обоим вернулся человеческий облик. Она выглядит такой маленькой на фоне Зиннлоса. Такой хрупкой. Такой изломанной.
Я и не понял, что двинулся вперед, но твердая рука на плече заставляет меня остановиться. Я рычу, готовый сжечь любого, кто посмел прикоснуться ко мне. Меня останавливает выражение лица капитана.
– Не сейчас, – говорит он. – Не лишай ее смерть всякого смысла. Не отнимай этого у нее.
Капитан крепко обнимает меня, и его близость остужает мой гнев. Ему я не смогу причинить боль, никогда. Я не знаю, как долго мы стоим, обнявшись, и он утешает меня – а я ведь так никогда и не собрался с духом предложить ему того же. Когда он, наконец, отпускает меня, мы
