— «Фу-ункции», — передразнил Добрыня. — Ты лучше скажи, откуда эти функции взялись?
Бурик вздохнул.
— Не знаю… Наверное, этого никто не знает. Просто взялись, и все. Откуда все берется?
Помолчали.
— И все-таки это было… — сказал Добрыня, глядя на причудливое облако.
Заброшенный парк до краев был наполнен птичьим щебетаньем.
— Смотри! — воскликнул Антонио, хватая Бурика за руку. — Что это? Белая полоса через все небо! Знамение, да?
— Где знамение? — не понял Бурик. — А, это… Это самолет пролетел.
И, не дожидаясь традиционного «cosa vuol dire», снисходительно пояснил:
— Вон, видишь, будто игла блестит в начале полосы? Это реактивный самолет. Он на самом деле большой. В нем люди сидят. А облачный след скоро рассеется.
Антонио не мог поверить.
— Что такое «реактивный»? — спросил он.
— Ну, реактивный — это реактивный… — Бурик замялся.
— Давай я объясню, — поднимаясь, сказал Добрыня. — Ты в лодке по озеру катался?
— По морю, — ответил Антонио, садясь в траве.
— Еще лучше. Ну, вот представь — ты в лодке посреди моря. Полный штиль. В лодке здоровая куча камней. Ты начинаешь с силой выбрасывать их из лодки. Камни летят в одну сторону. А лодка?
Антонио сидел и, закрыв глаза, представлял лодку и тихое море, и камни.
— А лодка, наверное, поплывет в другую. Медленно правда, но поплывет, да?
— Вот тебе и реактивный принцип! — торжественно заключил Добрыня. — В самолете, как и в ракете, пламя с бешеной скоростью вылетает из сопла, толкая ракету вперед… Э, брат, ты еще ракет не видел. Это тебе не на пианине кнопки топтать!
Бурик только успевал переводить. Последнюю фразу он, правда, опустил… Удивлению его не было предела.
— Ну, ты даешь! Ты откуда все это знаешь?
Добрыня хмыкнул.
— Отец рассказывал. Когда еще с нами жил. Он ведь у меня физик-ракетчик! Мы тогда гуляли с ним… Я мелкий совсем был. А вот это запомнил.
Бурик и Антонио уважительно помолчали.
— Айда в Щербинку? — неожиданно предложил Добрыня. — Прямо сейчас.
— Ой, ну какая Щербинка!.. — капризно ответил Бурик. — «Нас и здесь неплохо кормят».
— Я слышал, что там эти… паровозы.
— Что мы — паровозов, что ли, не видели?
— Да? Где это ты видел паровозы?
— Cosa vuol dire «паровозы»? — перебил их Антонио.
— Вот! — сказал Добрыня, указывая на Антонио пальцем. — Человек даже не знает, что такое паровозы, а мы тут разлеглись…
Он легко поднялся на ноги и отряхнулся. Антонио вслед за ним. Бурик, кряхтя, постанывая и ворча «ну что вам все неймется», поднялся последним.
Похоже, Удача решила повернуться к мальчишкам лицом. Электричка, подошедшая к платформе, оказалась подольского направления и проходила как раз через Щербинку.
— Хоть здесь повезло… — продолжал ворчать Бурик.
Вагон был почти пустым. Ребята заняли, как выразился Добрыня, «отдельное купе», и принялись разглядывать проплывающий за окном пейзаж, замечая то старинную, похожую на замок водонапорную башню, то мальчишек, гоняющих на пустыре в футбол, соорудивших ворота из нескольких поставленных друг на друга кирпичей. Настроение постепенно улучшалось, и, подъезжая к станции, они решили, что если даже в Щербинке никаких паровозов не окажется, они не будут сильно огорчаться, а просто погуляют по окрестностям.
Выйдя из электрички, мальчишки неторопливо осмотрелись.
— Нам туда! — неуверенно сказал Добрыня. — Вроде бы…
— Ну, пошли… — ответил Бурик, жестом приглашая за собой Антонио.
Через некоторое время Добрыня заметил несколько заброшенных, заросших травой путей.
— А вон стрелка! Глядите!
— Ух ты! Пошли подергаем…
Ребята потопали по заросшим шпалам и ржавым рельсам. Стрелка была довольно старой и рыжей от ржавчины. Казалось, от старости и одиночества она устала стоять ровно, а потому покосилась. Засучив рукава, Бурик и Добрыня взялись за рычаг и противовес. Стрелка не сдвинулась. Подскочил Антонио и принялся помогать Добрыне с противовесом. Все напрасно — стрелку заклинило намертво. Пришлось отряхнуть руки и вернуться на прежнюю дорогу, оставив в недоумении бродившего неподалеку старичка-сторожа, который сначала наблюдал за манипуляциями трех странных мальчишек, а потом долго чесал затылок, глядя им вслед.
— Мне кажется, — робко и как-то печально начал Антонио, — что если подняться вон на тот пригорок, за ним обязательно будет море… — он указал рукой на высокую насыпь впереди. — У нас в Венеции есть похожее место недалеко от дома. То есть… было. Сейчас, наверное, уже и нет. Мы с Этторе часто ходили туда купаться.
Бурик и Добрыня молчали. Потом Бурик осторожно положил руку на плечо Антонио.
— Но ведь мы — с тобой… И мы тебя никогда не бросим.
— Если, конечно, ты сам этого не захочешь, — добавил Добрыня.
Антонио испугался:
— Как же я могу такое захотеть?!
— Вот и я про то! — сказал Добрыня. — Хватит грустить, пошли.
В воздухе стоял запах нагретых за день шпал. Через несколько десятков метров показались массивные ворота. Ворота имели вид внушительный и непреодолимый. У Добрыни возникла идея попробовать проломиться через проходную.
— А там будет видно, да? — спросил Антонио.
— Ага… — ответил Бурик. — Там посмотрим.
За дверью их встретил нестарый еще сторож в железнодорожной форме, потертой фуражке и с большими усами. Добрыня начал импровизировать, с любопытством глядя на усы:
— Дяденька-а… мы это… занимаемся в железнодорожном кружке. И нам за лето надо написать… — он на секунду запнулся.
— Реферат! — выручил его Бурик. — По истории паровозов.
— Да-да… — торопливо согласился Добрыня. — Именно… Паровозы… Братья Карамазовы… То есть… тьфу! Черепановы…
Антонио деликатно отмалчивался, но старался уловить суть разговора.
— Не, ребята, — улыбаясь, отвечал усатый сторож. — Все ангары закрыты, поставлены на сигнализацию, так что приходите в понедельник.
— А в понедельник у нас уже встреча с преподавателем! — капризно соврал Бурик. — Специально ведь из Москвы приехали. Надо же, как неудачно!..
— Ничем не могу помочь…
— Нам бы только взглянуть… — подал голос Добрыня.
— Рад бы, но… Разве что… пройдите, если хотите, немного вперед, там старый паровоз на рельсах.
— Заброшенный?
— Ну да…
