ранг социально-политического идеала. В этом понятии заключались отрицание социальных конфликтов интересов и интегративная социальная политика, пропагандистское постулирование равенства и исключение «расовых и этнических чужаков». С началом войны эта концепция сообщества против мира внешних врагов обрела новую основу, которая быстро укрепилась в эпоху военных успехов. Однако после неудач на Восточном фронте в конце лета 1941 года, а тем более после начала бомбардировок союзниками немецких городов и поражения под Сталинградом внутренняя сплоченность пошатнулась. После почти десятилетия неизменных успехов и побед Гитлера как внутри страны, так и за ее пределами, немцы впервые столкнулись с поражением и ухудшением собственного положения. Поэтому для поддержания сплоченности и лояльности режиму требовались другие интеграционные механизмы[50].
В восприятии значительной части населения Германии после долгих десятилетий непрекращающихся кризисов с приходом к власти национал-социалистов наступило нечто похожее на спокойствие. Даже те, кто не поддерживал политику нацистов, могли оценить и извлечь пользу из экономического подъема, быстрого сокращения безработицы и прекращения внутренних беспорядков, даже если они знали, какими способами это спокойствие было достигнуто. Поэтому неудивительно, что даже после начала войны усилия властей в первую очередь были направлены на то, чтобы как можно дольше сохранять эту «нормальность» и связанную с ней перспективу стабильности.
Однако эти усилия постоянно контрастировали с непрекращающимися крупными событиями и постоянно возобновляющейся динамикой, исходящей от режима, для которого чрезвычайное положение было жизненным эликсиром. Это создавало постоянное противоречие между стремлением к нормальной жизни, с одной стороны, и постоянной мобилизацией – с другой. Это было заметно еще в предвоенные годы, но с началом войны стало отличительной чертой жизни немцев: посещение концертов и сирена воздушной тревоги, семейная сплоченность и эвакуация детей из городов в сельскую местность, уроки латыни и собрания гитлерюгенда, отпуск на родине и отправка на Восточный фронт.
Для руководства режима было крайне важно сохранить на как можно более высоком уровне «настроение» населения и максимально снизить нагрузку на него. Этой цели служила, в частности, уже упомянутая налоговая политика военного времени, благодаря которой повышенная налоговая нагрузка – по международным стандартам, кстати, довольно мягкая – ложилась исключительно на плечи людей с высокими доходами, в то время как около двух третей населения это вообще никак не касалось. Это также включало щедрое обеспечение семей военнослужащих, которое достигало около 70 процентов от последнего дохода мирного времени и, таким образом, было значительно выше, чем в Великобритании (38 процентов) и США (36 процентов), хотя реальная заработная плата в Германии была значительно ниже. Война, по расчетам руководства режима осенью 1939 года, должна была как можно меньше ощущаться населением[51].
Тем более тревожной была реакция на ограничения, связанные с поворотными событиями в войне в конце 1941 года. За происходящим на фронте теперь следили еще более пристально, и беспокойство за родственников, сражающихся на Восточном фронте, было теперь главным настроением. Особенное внимание привлекали санитарные поезда, прибывающие с Восточного фронта. «Вид раненых вызвал чувство еще более глубокого сострадания», – говорилось в некоторых сообщениях. «Часто писали о том, что солдаты ужасно истощены и их форма настолько изорвана, что в них с трудом можно узнать немецких солдат. Именно такие сообщения о положении дел в санитарных поездах в значительной степени способствовали усилению беспокойства за солдат на Восточном фронте»[52]. Число убитых и раненых быстро росло. В войне больше не было ничего «нереального».
На настроение населения Германии сильнее всего влияло состояние дел с продовольственным снабжением, о чем не в последнюю очередь свидетельствуют обеспокоенные отчеты СД о реакции на временное сокращение рациона весной 1942 года. «Объявление о сокращении продовольственных пайков, – говорится в них, – оказало прямо-таки „сокрушительное“ воздействие на большую часть населения, причем в такой степени, как едва ли какое-либо другое событие во время войны. Прежде всего среди рабочих отсутствовало всякое „понимание необходимости новых мер“. Настроение в этих кругах населения достигло „такого низкого уровня, как никогда в ходе войны“. Новости с фронта в последние несколько дней были полностью отодвинуты на второй план объявлением о сокращении продовольственных пайков»[53]. Осенью 1942 года сокращение пайков было отменено, и Геринг в речи, в которой он объявил об отмене сокращений, заявил, что улучшение продовольственного снабжения в Германии стало возможным только потому, что немецкие войска захватили огромные территории на востоке, «и это действительно самые плодородные земли, которые мы только знаем в Европе». В другой раз он, имея в виду германскую политику по вывозу продовольствия с оккупированных территорий Советского Союза, в результате которой от голода должны были погибнуть десятки миллионов людей, завил, что в Германии не будет сокращения продовольственных пайков: «В деле борьбы с голодом и обеспечения питанием на первом месте стоит немецкий народ. Если же в результате действий противника трудности с продовольствием возникут, то пусть знают все: если где и будет голод, то ни в коем случае не в Германии!» Таким образом, связь между «Планом голода» в Советском Союзе и ситуацией со снабжением в рейхе здесь провозглашалась довольно прямо. Одновременно с этим Геринг объявил о дополнительных продовольственных пособиях для определенных групп населения: дополнительные 50 граммов мяса для жителей районов, находящихся под угрозой бомбардировок, паек с «мясом, мукой и другими приятными вещами» на Рождество для всех и – «по личному указанию фюрера» – посылка для каждого немецкого солдата, отправляющегося домой в отпуск, содержащая муку, горох, сахар, масло и «большую копченую колбасу»[54].
Такие специальные продовольственные добавки с помпой подавались нацистской пропагандой как подарок фюрера своему народу, как выражение его бескорыстных усилий помочь особо нуждающимся, хотя на самом деле они лишь свидетельствовали о том, что такие добавки полагались лишь ограниченным группам населения. Многие компании также пытались обеспечить своих «верных работников» дополнительным питанием, часто «товарами из мирного времени», не в последнюю очередь для того, чтобы удержать их от перехода к другому работодателю в условиях растущей конкуренции. Хотя официально это не было разрешено, это становилось все более распространенной практикой, и, несмотря на все запреты, отдельные фирмы проводили настоящие кампании по переманиванию работников с помощью надбавок к зарплате и специальных пособий. Подобная «закулисная борьба» становилась все более распространенной практикой. Отдельные лица, компании, городские советы, целые подразделения вермахта пытались заполучить дополнительные товары тем или иным, часто полулегальным или нелегальным способом, чему способствовали, в частности, «связи» на оккупированных территориях.
Несмотря на усилия режима дать народу возможность немедленно воспользоваться плодами победы, жизнь в Германии оставалась скудной. «Люди на улицах, в магазинах и на транспорте выглядели плохо, – писал швейцарский журналист Конрад Варнер о
