умоляет, ее глаза горят.
«Нет. Не надо. Пожалуйста».
Оратор хмурится.
«Все прочие варианты — лицемерие».
«Вы нужны».
«Для этого и нужна. Нас чересчур много».
«Не вам решать».
«Каждый день — новый город размером с Де-Мойн».
«А как же ваша работа? Ваше хранилище семян?»
«Все уже много лет работает само по себе».
«Еще многое предстоит сделать».
«Я старуха. Разве для меня осталась какая-нибудь миссия лучше этой?»
«Люди не поймут. Вас возненавидят. Избыток драмы».
«Пусть вопят. Зато кто-нибудь обратит внимание».
«Это ребячество. Недостойное вас».
«Мы должны помнить о том, что такое смерть».
«Ваша смерть будет ужасной».
«Нет. Я знаю толк в растениях. Она будет легче большинства других».
«Я не могу опять смотреть на это».
«Смотри. Опять. Больше не на что смотреть».
Их взгляды встречаются на время, которого хватило бы листку для поглощения единственного фотона. Мими пытается сохранить контакт, но древесная женщина ценой последнего волевого усилия его разрывает. Патриция Вестерфорд опять смотрит на просторный зал. Ее улыбка настаивает, что это не поражение. Это использование, просто термин другой. Мелочь, способ выиграть еще немного времени, еще немного ресурсов. Она опять бросает взгляд на Мими, охваченную ужасом.
«Сколько всего мы могли бы понять, сколько всего мы могли бы дать!»
В Огайо есть бук, который Патриция хотела бы увидеть снова. Из всех деревьев, воспоминания о которых она бережет как зеницу ока — простой, гладкоствольный бук, в котором нет ничего особенного, кроме выемки на стволе на высоте четырех футов от земли. Может быть, у него все в порядке. Может быть, солнце, дождь и воздух были добры к нему. Она думает: «Может быть, мы так сильно хотим навредить деревьям, потому что они живут намного дольше нас».
Растительная Пэтти поднимает свой бокал. Заглядывает в свою шпаргалку в поисках последней строки на последней странице. «Да здравствует Tachigali versicolor». Она поднимает взгляд. Триста умнейших людей потрясенно глядят на нее. Вместо звуковой дорожки — тишина, не считая приглушенных криков у края сцены. Она бросает взгляд на суматоху. Мужчина в инвалидном кресле подкатывает к ступенькам справа. Его длинные волосы и борода раз метались по плечам. Он такой же худой, как говорящее дерево из предания индейского племени яки — то, чьи речи никто не мог понять. Лишь он один в этой парализованной комнате пытается оттолкнуться от сидения и встать. Зеленая жидкость брызгает через край стакана, попадает ей на пальцы. Она опять поднимает глаза. Мужчина в инвалидном кресле неистово машет руками. Они тянутся вперед, словно ветки. Почему он придает такую важность столь незначительной вещи?
Лучшее и единственное, что можно сделать для мира. Она вдруг понимает: проблема изначально связана со словом «мир». У него два противоположных смысла. Настоящий мир мы не можем увидеть. От придуманного не в силах убежать. Она поднимает бокал и слышит, как отец читает вслух: «Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формы новые».
КРИКИ НИЛАЯ РАЗДАЮТСЯ СЛИШКОМ ПОЗДНО, чтобы разрушить чары, под воздействие которых попала аудитория. Оратор поднимает бокал, и мир раскалывается. Одна ветвь: она подносит бокал к губам, провозглашает тост — «Да здравствует Tachigali versicolor!» — и выпивает. Во второй — текущей — ветви она кричит: «Да здравствует самоубийство!», а потом швыряет стакан с клубящейся зеленью в сторону зрителей, которые потрясенно охают. Неуклюже ударившись о кафедру, гостья пятится, спотыкается, исчезает за кулисами, и всем остается лишь таращиться на опустевшую сцену.
ВЕСНОЙ — ПЫШНОЙ, ЧЕРЕСЧУР ТЕПЛОЙ, когда почки и цветы сходят с ума на каждом кизиле, церцисе, груше и плакучей вишне в городе — дело Адама наконец-то преодолевает все задержки и отправляется в федеральный суд Западного побережья. Репортеры заполняют зал заседаний, как муравьи, атакующие пионовый куст. Судебный пристав вводит Адама. Он поправился, отрастил бороду. Его лицо изборождено глубокими морщинами. На нем костюм, в котором он в последний раз был на торжественном банкете, где получил высшую награду за преподавание в университете. Жена сидит позади. Но не сын. Его сын увидит отца таким только много лет спустя, на видео.
«Признаете ли вы свою вину?»
Профессор психологии моргает, как будто он совсем другая форма жизни, и человеческая речь слишком быстра для понимания.
ЧЕРЕЗ КУХОННОЕ ОКНО С ПУСТЫМ ПОДОКОННИКОМ Дороти Бринкман смотрит на джунгли. Человек, который ни разу в жизни не оставил парковочный автомат без угощения, подбил ее на революцию-под-ключ: «Бринкмановский проект восстановления лесов». Со всех сторон дома простирается дикая природа. Трава высотой в фут, косматая, сорная, полная семян и кишащая местными жителями. Клены растут повсюду, как парные руки. Черемухи высотой по щиколотку щеголяют пестрыми листьями. Скорость рекультивации ошеломляет. Еще несколько лет — и их маленький лес воспроизведет половину из того, что росло тут до вторжения застройщиков.
Тот лес, что связан с нею, возрождается еще быстрее. Когда-то, давным-давно, она прыгала с самолетов, играла кровожадную убийцу, делала ужасные вещи с каждым, кто пытался ее подавить. Теперь ей почти семьдесят, и она ведет войну со всем городом. Джунгли в элитном пригороде: из той же категории, что растление малолетних. Соседи трижды заходили спросить, все ли в порядке. Они вызвались косить бесплатно. Она играет саму себя, милую, безумную, но преисполненную решимости никого не подпускать к дому — наконец-то у любительского театра случился новый гастрольный тур.
Теперь вся улица готова закидать ее камнями. Городские власти дважды писали, второй раз пришло заказное письмо, в котором ей давали срок, чтобы она привела участок в порядок, или будет штраф в несколько сотен долларов. Время истекло, пришло еще одно письмо с угрозами — еще один срок, еще один начисленный штраф. Кто бы мог подумать, что устои общества так пошатнутся из-за локального зеленого бунта?
Новый день икс — сегодня. Дороти смотрит на каштан, дерево, которого не должно существовать. На прошлой неделе она услышала радиорепортаж о том, как в результате тридцатилетних скрещиваний наконец-то была выведена устойчивая к заразе разновидность американского каштана, которую собираются испытать в дикой природе. Дерево, которое казалось ей ожившим воспоминанием, теперь выглядит пророчеством.
Оранжевый всплеск за окном привлекает внимание. Американская горихвостка, самец, выгоняет насекомых из густых зарослей хвостиком и крыльями. Двадцать два вида птиц только за последнюю неделю. Два дня назад, в сумерках, они с Рэем видели лису. Гражданское неповиновение может обойтись им в тысячи долларов из-за дополнительных штрафов, но вид из окна дома значительно улучшился.
Она готовит фруктовый компот Рэю на обед, когда наконец-то раздается сердитый стук во входную дверь.
