Похоже, кроме неё об этом никто даже не догадывался. Все были заняты обыденными делами, и стоило солнцу уйти за гору, а замку погрузиться в быстро сгустившиеся сумерки, как сонное оцепенение овладело всеми. Взбудораженные утренними событиями, обитатели забылись крепким сном, не разделив ожидание с пфальцграфиней.
Как она ни старалась думать о чём-нибудь приятном, тревога не покидала. Несколько раз уходила в свою комнату и снова возвращалась на боевой пост. Отпустив Фиону отдыхать, напоследок попросила согреть для неё молока с мёдом. Кутаясь в плотную шерстяную шаль, грея зябнущие пальцы о горячий кубок, стояла у ограждения лестницы, потихоньку потягивая питьё.
Не заметив её — скорее всего, проигнорировав, — мимо проскочил Дитрих и быстро спустившись, вышел на улицу.
Послышался лай собак. Полночь. Наташе всегда казалось удивительным, как здешние жители ориентируются во времени, безошибочно определяя время суток? Настолько сильна привязка к биологическим часам? Присущая поколениям на генетическом уровне, она передаётся по наследству.
Лай усилился, послышались звуки рожка.
Сердце радостно забилось. Девушка улыбнулась.
Из тёмных коридоров к выходу потянулись встречающие. Первым инстинктивным порывом было желание присоединиться к ним, но рассудительность одержала верх. Утихнувшее беспокойство поднялось вновь, будто предупреждая: а вдруг он не один? Вдруг ничего не получилось, и он, отбив у Педро возлюбленную, на руках внесёт её в свой дом? Ведь одна из сторон была против расторжения помолвки. А тут ты, такая счастливая выбежишь им навстречу. Он не знает, что ты здесь.
Спустившись на площадку второго этажа ближе к театру действия, Наташа притихла в ожидании. Не спуская глаз с двери, продолжая движение к лестнице, маленькими глотками машинально поглощала питьё.
Она видела, как Франц вместе с другими встречающими вышел за дверь, громко захлопнувшуюся за ним. Пфальцграфиня вздрогнула. В наступившей оглушительной тишине показалось, что ветер принёс звук имени любимого.
От внезапного удара в бок, качнулась, выплеснув содержимое кубка на чёрную тень возле себя.
Кубок, выскочив из рук, с громким стуком запрыгал по ступенькам, разбивая гулкую тишину лестничного пролёта.
Сильный стремительный толчок в спину откинул её на поручень прямого ограждения.
Наташа вскрикнула, хватаясь за верхний опорный столбик, меняя направление падения, теряя опору под ногами.
Взмахнув руками, загребая воздух, налетела на стену. Осев на ступени и упав на бок, съезжала вниз, царапая немеющими пальцами камни стены.
— Таша!..
Крик любимого задавил подступившую панику.
Герард, бросившись вперёд и упав на ступени, остановил падение Птахи. Прижал её к себе: дрожащую, ледяную.
— Чёрт, Таша…Ты цела?
Разразившись плачем, она обняла его.
Спеша, к ним спускалась растрёпанная Фиона. Склонившись над сжатой в объятиях мужчины госпожой, растерянно говорила:
— Упали? Как же так?.. Зачем я ушла от вас?.. Дитя… Как же дитя?
Герард, отстранив плачущую Птаху, уверенно и бережно ощупывал её. Требовательно кинул через плечо испуганной девке:
— Хватит кудахтать! Живо лекаря…
Осёкся на полуслове:
— Дитя? — Щурясь, уставился в лицо Наташи: — Чьё дитя?
— Твоё, — выдохнула она, укоризненно косясь на Фиону. — И лекарь не нужен. У меня ничего не болит.
— Молчи. Теперь точно нужен. — Подхватив её на руки, понёс наверх.
У неё болело всё. Не только ушибленный бок, бедро и ноги. Болело тело, подрагивая, отходя от пережитого напряжения. Волны холода окатывали его, проплывая, возвращаясь вновь и вновь. Она рассматривала вышитые своды полога над ложем и не верила своим ощущениям, всё ещё слыша сильный удар между лопатками. Вскинула руку к голове, вспоминая, как стремительно скользила вниз по лестнице. Обошлось бы без перелома ног и травмы головы? Навряд ли.
— Как ты…
Её рука покоилась в тёплой мужской ладони.
Подняла глаза на любимого с заострёнными застывшими чертами лица, сидящего у её кровати.
— Герард… — пошевелилась, пытаясь встать.
— Лежи, — остановил её. — Тебе нельзя вставать.
Из темноты выступило яркое пятно.
— Фиона…
Губ коснулся край кубка:
— Пейте…
Гортань обожгло.
Герард, склонившись над ней, всматривался в её лицо, будто выискивая на нём что-то:
— Ты меня напугала, — нотки волнения прорвались сквозь маску напускного спокойствия. — Как ты?
— Нормально.
— Так… — раздалось бодрое от двери. — Больной нужен покой. Прошу всех уйти.
Элмо Касимиро, водрузив ящичек на прикроватный столик, с ожиданием поглядывал на Бригахбурга.
Тот, оглянувшись на прислугу, чуть посторонился, давая понять, что сказанное к нему не относится.
— Чрево болит? — Лекарь в упор смотрел на пфальцграфиню.
Прислушалась к себе, поглаживая живот:
— Нет, — осторожно взглянула на любимого.
— Мне сказали, что вы в тяжести.
Метнувшаяся у изножья тень сиятельного, выругавшись, выросла рядом с дуремаром:
— Всевышний! — смесь радости, тревоги. — Господин Касимиро, осмотрите её всю. Сейчас же! Дитя не должно пострадать. — Приблизил перекошенное беспокойством лицо к Птахе. Не сдержался от укора: — С дитём во чреве ты бегаешь по лестницам!
— Я не бегаю, — захлебнулась воздухом. — Меня толкнули. — Поморщилась. — В спину.
— Кто посмел?! — ревело из темноты.
— Выйдите, господин граф! — Элмо бросил в него нетерпеливый взор, оттесняя к двери. — Tempo al tempo (итал. Всему своё время).
Взметнулось пламя свечи, качнулось маятником.
Наташа закрыла глаза. Голоса слились в сплошной гудящий рёв. Снова ощутила удар в спину. Память тела не унималась.
Шум стих, уступая место тишине.
— Госпожа Вэлэри, — Касимиро склонился к её лицу. — Вас, правда, столкнули с лестницы?
Пфальцграфиня кивнула.
— Вы видели кто?
Она отрицательно закачала головой, зашептала:
— Я его облила молоком, что грела Фиона.
— Молоком? — послышался в глубине покоя голос Герарда.
— Вы чудом уцелели, — подытожил лекарь, ощупывая живот больной. — Даже не знаю, как удалось не потерять дитя.
— Срок маленький… — прошептала Наташа, сдаваясь на милость сонного зелья.
Сознание цеплялось за обрывки ускользающих видений.
