Кто-то утверждал, что если бы на следующий день после покушения Австро-Венгрия просто вторглась в Сербию, этот конфликт никогда бы не вышел за пределы Балкан. Однако должны были пройти недели, прежде чем начались военные действия, и в течение этих недель каждая сторона собирала своих союзников, тем самым расширяя театр будущих военных действий. Воображение рисует ряды замков на каком-то огромном, окованном железом сундуке; одна за другой поворачиваются защелки каждого замка с тем, чтобы спустить с цепи чудовище всеобщей войны. Вначале процесс шел медленно, но по мере того, как вспоминалось и вызывалось из небытия все больше и больше соглашений, пактов и «переговоров», он набирал скорость, и вот уже была объявлена мобилизация. На самом деле никто не хотел войны, а некоторые из более дальновидных государственных деятелей были в силах предугадать, насколько болезненным может быть европейский конфликт. Однако напряженность последних десятилетий вынуждала государства встать на тропу, ведущую непосредственно к полю боя. Правда, население этих государств приветствовало надвигающуюся войну. В Берлине и Париже, в Лондоне и Вене толпы людей высыпали на улицы, приветствуя первые походные колонны войск и подбадривая резервистов, спешивших в расположение своих военных частей.
Австро-Венгрия обозначила свое участие в этом процессе, направив Сербии ноту, содержащую требование немедленного расследования покушения и наказания виновных. Содержание ноты было изложено таким языком, который любое суверенное государство сочло бы недопустимым для переговоров. Собственно, в этом и заключалась конечная цель ноты — предъявить такие требования, которые Сербия обязательно сочтет для себя неприемлемыми, и таким образом обеспечить предлог для начала войны, в которой Австро-Венгрия сможет захватить Сербию и таким образом раз и навсегда покончить с очагами независимости, рождающимися на Балканах. Сербы, как и ожидалось, обратились за помощью к царю, и Россия без особого шума предупредила Австрию, что если та в своих требованиях зайдет слишком далеко, Россия будет защищать интересы Сербии. В свою очередь, эта угроза вынудила Австрию обратиться к своему могучему немецкому союзнику, и 5 июля, спустя неделю после покушения, Германия уверила Австрию в своей «твердой поддержке» в случае войны; другими словами, это был «карт-бланш» на любую помощь, если Австрия окажется втянутой в войну с Россией.
Получив подобную поддержку, Австро-Венгрия 23 июля предъявила свой последний ультиматум Сербии, содержащий указание покончить с движением, добивающимся независимости для австрийских сербов, и требование допустить австрийских официальных лиц для контроля за ходом расследования убийства эрцгерцога. Даже по мнению кайзера Вильгельма II, ответ Сербии был выдержан в настолько мирных тонах, что он «не оставлял никакого повода для войны», и после этого германский император отправился на своей яхте «Гогенцоллерн» в свой ежегодный круиз по Северному морю. Император был уверен, что оставляет за кормой мирную Европу. Однако он поторопился. 26 июля австрийцы заявили, что не удовлетворены ответом Сербии. 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии и направила корабли по Дунаю с приказом подвергнуть Белград артиллерийскому обстрелу.
В тот же день Россия сделала следующий шаг навстречу войне, отдав приказ о мобилизации в военных округах на своей южной границе, которая тогда была у нее общей с Австро-Венгрией. Приказ о мобилизации встревожил и одновременно привел в движение Генеральный штаб Германии, вся стратегия которого строилась на предположении, что, пока Россия будет проводить мобилизацию своих сил, у немцев хватит времени разбить Францию. Для успешного выполнения положений плана Шлиффена русским нельзя давать время на мобилизацию. А тем временем Австрия провела мобилизацию своих сил на русской границе, а 31 июля она и Россия одновременно объявили о всеобщей мобилизации. В этот день в потасовку ввязалась Германия. Кайзер поспешил вернуться из своего плавания, и германское правительство, уставив глаза на часы и календарь, потребовало от России прекратить подготовку к войне и в течение двенадцати часов объявить о демобилизации резервистов. Русские на этот ультиматум просто не обратили внимания. Поэтому 1 августа Германия объявила всеобщую мобилизацию, имея намерение в 17 часов 00 минут того же дня объявить России войну и ввести план Шлиффена.
И в этот момент кайзер заколебался. Он знал, что, стоит ему объявить войну России, Франция нанесет удар по западным границам Германии. План XVII, французский план нападения на Германию, требовал, чтобы по немецкой границе был нанесен концентрический удар всеми силами французской армии. Франко-русский договор и собственные интересы Франции вынуждали ее следовать этой стратегии. Поэтому, если война начнется, перед кайзером встанет необходимость вести ее на два фронта, а это наиболее нежелательный результат «окружения».
Однако из этой ситуации еще был выход. В своей телеграмме из Лондона германский посол в Великобритании сообщал, что британский министр иностранных дел сэр Эдвард Грей предлагал свое посредничество при решении балканского спора и в вопросе удержания Франции от участия в войне, во всяком случае это так выглядело. Часы проходили, а германское правительство все пыталось выяснить, что же на самом деле предлагал сэр Эдвард, и генерал Мольтке мерил шагами свой кабинет, ожидая приказа ввести в действие план Шлиффена.
Хватаясь за любую возможность избежать той войны, для которой он сделал так много, кайзер Вильгельм приказал Мольтке, что, коль скоро британцы смогут удержать французов от боевых действий, Германия должна обрушить всю свою мощь на Россию. «Все, что нам нужно сделать, — говорил он главе Генерального штаба своей армии, — это направить все наши силы против России». Мольтке был поражен, и он с ходу отверг подобное предложение. «Это невозможно, — прямо сказал он кайзеру. — Нельзя допускать, чтобы мы в течение нескольких часов отказались от плана, который разрабатывался, а затем оттачивался на маневрах в течение многих лет. Если мы поступим так, как этого требуете вы, Ваше Величество, мы сможем выставить против России не более чем вооруженную толпу».
Генерал фон Мольтке говорил не всю правду. Используя свои внутренние коммуникации и густую сеть первоклассных железных дорог, Германия могла бы перебросить свои армии на восток. Однако план Шлиффена предписывал считать Францию основным противником, и он же предписывал занять жизненно важные узловые железнодорожные станции в Люксембурге через несколько часов после объявления войны. Мольтке умолял кайзера дать разрешение на начало боевых действий, однако Вильгельм ни за что не хотел расставаться с любыми остатками надежды на мирное разрешение конфликта. Часы шли, и Европа ждала, затаив дыхание.
Наконец телеграмма, поступившая в 23 часа 1 августа, позволила установить точно, что предлагал сэр Эдвард Грей. Выяснилось, что министр иностранных дел предлагал сохранение Францией нейтралитета в течение того времени, которое потребуется на разрешение конфликта между Австрией и Сербией, при условии, если Германия пообещает не вступать в войну ни с Францией, ни с Россией. Однако было уже слишком поздно. Русские уже проводили мобилизацию, и они отказывались остановить ее. Прежде чем передать телеграмму Мольтке, кайзер прочитал ее несколько раз. Затем со словами: «Теперь вы можете делать, что пожелаете», — он вышел из кабинета. Мольтке снял телефонную трубку, и в течение нескольких минут в части были направлены телеграммы, предписывающие германской армии выступить к границам с Люксембургом и Бельгией, и войска отправились в поход. Мир в Европе стал распадаться со всевозрастающей скоростью.
