28 августа. Мир, безусловно, приближается к концу. Доктор встал первым и начал готовить завтрак, впервые за всю экспедицию. Это выглядит как подход к стартовой черте, настолько он уверен в успехе.
И опять молча, гуськом мы тащились по этой мистической авениде. Странно, как дрожь от приводящих в ужас картин уменьшается, если вы наблюдаете их во второй или третий раз, и как после всего, чего вы натерпелись, попав сюда в одиночку, это сглаживается в компании.
Один или два раза Фред громко сообщал о сравнительном весе рюкзаков, азартно доказывая, что его груз тяжелее моего. Хайрам, естественно, его поддержал, поэтому, когда мы дошли до палатки, он ее сложил и бросил мне со словами: «Слушай, Данн, я думаю, твой мешок самый легкий», с чем я не согласился. Тогда наш механический гений соорудил весы из шеста для палатки и ледоруба. Насчет их устройства долго торговались, мой груз оказался самым легким после пяти попыток измерения. Фред продолжал ворчать, пока я не вставил: «Бог мой, мы все согласны, что ты лучше всех укладываешь рюкзак, никто и не думает этого отрицать». «Тогда я не понимаю, как это получается, – начал Хайрам, – что самый легкий груз всегда…» «Ты берешь лошадь, которая до 15 лет не работала, – нашелся Фред, – конечно, она может тащить больше, чем та, что усердно трудилась всю жизнь». Доктор только поглядывал и улыбался. Я его обожаю.
28 августа. Мы впервые попробовали пеммикан, который Доктор достал из своего угла и нарезал кусками хайрамовым ножом. Мне понравилось. Классная вещь. Напоминает по виду грибницу, а на вкус – кекс с изюмом. Он наверняка склеит нам кишки.
Мы не ждали появления солнца и к 10 часам уже избавились от всего ненужного. «Нам важно сосредоточиться на питании, а не на одежде», – сказал Доктор, отбрасывая в сторону свитер, и мы отправились – пробивать тропу в восьмидюймовом рыхлом снегу под слепящим холодным солнцем к подножию огромного отрога, выступающего из основания пологого юго-западного плеча Мак-Кинли, которое, по убеждению Доктора, должно стать более легким на своей дальней или восточной стороне, скрытой от нас отрогом. Это казалось правдоподобным. Мы взяли продуктов на десять дней. Половину припасов предполагалось оставить в лагере, который будет устроен вечером. По планам Доктора, лагерь нужно поставить под крутым склоном, на высоте 10 000 футов.
Склон начался некрутым подъемом по неровной поверхности, оставленной лавиной, но рюкзаки были такие, что оставалось неясным, как выдержать следующие десять минут. Тропинку пробивали по очереди, каждый по 50 шагов, потом отдых. Когда привыкли, проходили по 75 шагов и отдыхали каждый час. Никто не разговаривал. Во время отдыха мы пробивали ногами отверстия в фирне[19], легкомысленно поворачивались спиной к склону и опирались на него рюкзаками. Однажды, проделывая это, мы получили первое предупреждение. Хайрам потерял равновесие и начал сползать-сползать-сползать; тогда Фред схватил его и несколькими движениями вернул на место – и таким образом спас ему жизнь. Вытирая пот с загорелых лиц, мы смотрели друг на друга и смеялись, даже Хайрам. Смотрели на лица в темных очках, превративших всех в незнакомцев: Фред – суровая личность, Док – смешной здоровый мужик, Хайрам – старый клоун.
У нас было только три ледоруба. В то утро никто о них не думал, у всех хватало вещей. Мне достался длинный ивовый шест от палатки. Он не предназначался ни для поддержания равновесия на этих полувырубленных ступенях, куда часто даже не помещался целиком носок ботинка, ни для того, чтобы очищать их от зернистого материала, сыпавшегося из-под аккуратно поднимаемых ног Хайрама. В первые смены никто из шедших впереди не хотел менять ледоруб на мой шест. Когда, наконец, я подсунул шест Хайраму и тоже смог рубить ступени, на более крутом склоне у меня получалось не очень хорошо, и все жаловались, что ступени слишком далеко расположены друг от друга {28}.
Кук замечает, что самым трудным оказалось не вырубать ступени во льду, а убирать снег – 14 дюймов, – покрывающий лед, в котором только после этого вырезалось углубление – опора.
Статья Данна:
Теперь мы рубили ступени строго по очереди – тот, кто шел впереди, прорубал примерно сто ступеней, ждал остальных и уступал место шедшему за ним, а сам вставал в хвост колонны. Мы медленно продвигались к отвесному западному краю под нависающими балконами.
29 августа. Глядя вниз с высоты добрых 2000 футов, где мы цеплялись за склон пальцами ног, я не испытывал головокружения, но в мозгу с калейдоскопической скоростью возникали картины того, как я падаю, что чувствую, как долго это будет продолжаться и какой сенсацией станет. Час за часом каждую минуту я, делая неуверенный шаг, внутренне проклинал себя и переживал, что скажут наши цивилизованные друзья, какими будут их сочувствующие комментарии относительно нашей группы, без альпинистского опыта безрассудно ринувшейся покорять самую высокую гору континента. Это меня злило. Вы скажете – трусость? Малодушие? Возможно. Но личная проверка еще впереди.
Поднимаюсь на Мак-Кинли с шестом от палатки. Иногда, в особенно опасных местах, все внутри начинает кипеть из-за того, что я сам поставил себя в такое положение с такими спутниками. Мое слепое пренебрежение молчанием Доктора на тему альпинизма теперь сказывается еще и другим образом. Это не выявляло отсутствие стойкости у него, как я думал раньше, но говорило о его безрассудной смелости. Хотя теперь я пожинаю то, что посеял. Однажды я спросил: разве не нужно идти в связках на таких крутых склонах? Никто не ответил, кроме Фреда, заявившего: «Я не собираюсь ни с кем связываться. Человек должен надеяться только на себя, когда бродит по таким местам». И он прав.
Один из реквизитов исследователя – помимо отвращения к мылу и воде – это его нечувствительность. Я не могу не восхищаться Хайрамом и Доктором и их черствостью, которая не является ни храбростью, ни самообладанием. Их мозг не пылает, приходя в ужас в критические моменты жизни. Оно и лучше. Где бы мы оказались, если бы с нами был еще один придурок вроде меня?
«Отдых на юго-западном хребте горы Мак-Кинли на высоте 10 000 футов. Ступени были вырублены на протяжении 3000 футов вверх по этой крутой стене». Фото Фредерика Кука
Последние два дня Доктор был настоящим товарищем. Вероятно, он понял, что это последнее усилие, и готовится к грандиозному спектаклю – отказу. В любом случае сегодня вечером я уверен, что он действительно пытается сделать все возможное, чтобы подняться на Мак-Кинли. Даже если мы потерпим неудачу, закончатся самые ужасные страдания – дни после первого поражения, а потом… О! Что я буду испытывать к Доктору? Возможно, незаслуженную жалость, но это изменит всю мою шкалу оценок. Я не смогу на это повлиять. Мы стараемся, чертовски стараемся. И все мое прошлое справедливое недовольство и расистская антипатия к Хайраму исчезли. Сегодня мы испытывали дружеские чувства друг к другу. Но я знаю, что это неискренне и бессмысленно; уберите опасность, и все станет как прежде. Но такое поведение, пока оно продолжается, и есть героическое. И я часто чувствовал, что я бы умер за подобные вещи в этой жизни. Впереди ты или сзади, в будущем или прошлом – в таких местах этого не понять. Мозг работает слишком быстро, а способность переносить холод и голод потрясает.
