Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
Открытие Койна мгновенно признали сверхсекретным: о нем стало известно только ближайшим сотрудникам президента и высшему генералитету Пентагона. Реакция последовала бурная. На совещании в Овальном кабинете слышались голоса, восклицающие, что оружие такого рода должно быть оружием сдерживания и, следовательно, оно не должно полностью терять своего угрожающего характера. Госсекретарь придерживался мнения, что превращать наказание (а точнее, возмездие) в акт предоставления вечного блаженства — величайший абсурд, который когда-либо нависал над человечеством. Его поддержали некоторые министры — такие термины оборонной доктрины, как «оружие сдерживания» и «оружие возмездия», казавшиеся устаревшими, не сходили с уст. Лесли Койн горячо защищал свое детище — в такие моменты он бывал язвительным. Койн обвинил своих оппонентов в том, что они все не могут изжить в себе подростковую кровожадность и отказаться от варварского романтизма войны, от глупых и угрюмых апокалиптических грез. «Взрослый человек должен заботиться только об устранении опасности, а не о том, чтобы ее источники были „наказаны“, — желая наказать носителей угрозы, мы даем этой угрозе импульс вечного возрождения». Как ни странно, военные боссы на этом совещании (и впоследствии) полностью поддержали Койна. Руководство Пентагона в то время состояло из стариков — большинству перевалило за восемьдесят. Восьмидесятивосьмилетний Колин Файнблок, руководитель военного ведомства, сказал, обращаясь к президенту: «А по мне, пусть себе коммунисты отдыхают в раю. Мы же не будем впихивать их туда силой, правда ведь, Джекки-бой? Если они полезут к нам с дракой, мы тут и скажем: добро пожаловать в рай, господа. Парни, о чем тут рассуждать? Главное, совесть наша останется чиста как стеклышко, а военных больше никто никогда не обзовет мясниками. Когда Господь призовет нас и глянет на наши дела, Он сможет убедиться: мы сделали все, чтобы всем стало сладко. И тогда мы тоже попадем в рай — и вот что самое приятное: это будет другой рай, где мы не встретим ни одного коммуниста. Лесли придумал отличную штуку!» Шефа Пентагона поддержали руководители НАСА и Военно-морского флота. Решающим фактором, обеспечившим симпатии военных, была предельная эффективность нового оружия и легкость его развертывания: фактически новую оборонную систему можно было развернуть за полгода, что казалось крайне важным, учитывая постоянный рост напряженности в отношениях с СССР. Наличие этой оборонной системы давало США практически стопроцентную гарантию победы в случае войны с враждебной сверхдержавой и ее сателлитами. Медлить же было нельзя: военная наука СССР тоже не стояла на месте. После многочасовой дискуссии президент распорядился приступить к предварительным разработкам. Тут же выделили необходимые средства на новую программу. Все согласились с тем, что глупо извещать о проекте хотя бы одного конгрессмена. Впрочем, Конгресс являлся уже почти декоративной организацией.
Погрузившись в бешеную работу над реализацией программы, Койн одновременно пребывает в бешеных вихрях любви. Его возлюбленная уже забыла о вспышке своего гнева. Ветер любви, как канзасский смерч, уносит фургончик ее души в страну Оз. На пасхальные праздники они едут вдвоем на крошечный остров, принадлежащий Койну, где нет никого и ничего: только клочок каменистой почвы и старый недействующий маяк. По крутым ступеням этого маяка, по этой винтовой лестнице когда-то восходили зажигатели огня и брели дети в цветах. Теперь здесь пусто — только бледный веселый трепет весенних лучей на вогнутых стенах.
Бликующая вода и весеннее неуверенное небо, белая моторная лодка, белый свитер девушки и ее длинные волосы на ветру — эти вещи знакомы каждому кинозрителю. И тем не менее они трогают. А уж если такое происходит в действительности, то, как говорится, «небо над дальней деревней расцветает от фейерверков». На безлюдном старом военном корабле, подаренном Койну адмиралами (как жаль, что она так презирает этих аккуратных и благодарных стариков, но ведь она еще ребенок и ей все можно), происходит их любовь — то есть несколько совокуплений подряд, и какая-то словесная игра, связанная с названиями городов, и осмотр пустых пушечных гнезд, слегка тронутых ржавчиной, и купание с неизбежным визгом в очень холодной воде, и затем растирание пушистыми полотенцами в каюте, и подчеркнутая худоба и некоторая даже астеничность их тел, горячий чай и старинные навигационные карты, снова легкий секс и грог, и впервые за долгое время они не под препаратами, если не считать выкуренной вместе сигареты-спицы. Ночью в полузаброшенной капитанской каюте они играют в шахматы, смеются, давая шахматным фигуркам новые неприличные имена, и слушают по радио русскую пасхальную всенощную, транслируемую из Бельгии.
Испытания проходят быстро и успешно. Из числа нескольких добровольцев (все — глубокие старики) Лесли выбирает девяностодевятилетнего Адама Фалька, мотивируя свой выбор тем, что первый человек в новом раю тоже должен называться Адамом. Адам Фальк, военный летчик и астронавт, посвятивший свою жизнь службе в НАСА, человек, который несколько лет провел на орбите и множество раз выходил в открытый космос, участвовавший (в качестве испытателя) в различных экспериментах, — это старик, не привыкший испытывать робость. В Темно-Синей Анфиладе его подвергают действию того, что здесь скромно называют словом «волна». Старик исчезает. В течение напряженной недели Койн и его коллега Кевин Патрик безуспешно пытаются установить с ним контакт с помощью радиокомпьютера-медиума. Наконец на экранчике медиума слабые, как испарина на зеркале, проступают слова «Thank you!». Вскоре контакт стабилизируется. Фальк признается, что в первые несколько дней (для него они напоминали скорее минуту) от счастья и свободы разучился говорить, но затем, немного освоившись, углубившись в пространства счастья, он вернул себе утраченные способности. Фальк подтверждает, что он жив и находится в раю, где, кроме него, людей нет. У него есть тело, впрочем, оно совсем не похоже на то, которое имелось у него раньше. Описать свое новое тело он пока затрудняется. На вопрос, не страдает ли он от одиночества, Фальк отвечает, что страдание здесь невозможно, кроме того, он не одинок. Его спрашивают, не означает ли это, что он находится в общении с другими живыми существами.
— Здесь все живое, однако слово «существа» я бы применять не стал, — отвечает испытатель.
Его просят охарактеризовать течение времени, в которое он теперь погружен. Фальк отвечает, что это «свободное время» и что при желании он может полностью синхронизироваться со своими собеседниками, остающимися в Темно-Синей Анфиладе. Койн спрашивает, согласен ли Фальк в своем новом состоянии выполнять некоторые поручения исследователей.
Фальк вежливо заверяет, что он, насколько это возможно, в их распоряжении, так как испытывает «неизмеримое чувство любви и благодарности». Кроме того, он почтительно просит разрешения впредь говорить стихами: так ему теперь удобнее. Койн и Патрик со смехом сообщают ему свое «разрешение» пользоваться тем типом речи, который кажется самому Адаму наиболее комфортным — лишь бы сообщения сохраняли информативность.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
