На краю ящика Сефия нащупала символ. Две линии – родители, одна – Нин, одна – она сама. Остальное – это то, что она должна сделать. Отстегнув предохранительный зажим, который удерживал в ножнах ее охотничий нож, Сефия принялась за дело.
Провозившись с замком всего несколько секунд, она открыла его и, отворив дверцу ящика одной рукой, другой сжала нож. Глубоко внутри своего воображения она все еще надеялась на книги или, по крайней мере, пачки бумаги, но не была удивлена и тому, что из темноты ящика появилась фигура человека.
Человек, а точнее, юноша был весь покрыт ранами и синяками – на руках, на ногах, на голой спине. Он посмотрел на Сефию поверх согнутой в локте руки, и было неясно, испугался он или изготовился к бою.
Запах в ящике стоял затхлый и удушливый. Но Сефия сжала зубы и прошептала – настолько добрым голосом, насколько была способна:
– Идем со мной.
Юноша недоверчиво отпрянул, но Сефия повторила, не снимая ладони с рукоятки ножа:
– Прошу тебя, идем со мной.
Когда юноша выбрался из ящика, Сефия разглядела на его теле еще раны и шрамы. Узкая полоса кожи у него на шее сморщилась и белела – шрам охватывал горло подобно ошейнику.
На мгновение Сефию посетило головокружительное ощущение всевидения – как в тот момент, когда она научилась читать. Юноша был из плоти и крови, но он также источал пульсирующий свет. Потоки света вихрем заворачивались вокруг него, как водовороты на поверхности реки. Сефия могла поклясться, что видела бури, огромные черные облака, чреватые громом, и сверкающие в них молнии.
Она почуяла дым. Горячую свежую кровь. Зубы. Кулаки и мускулистые ноги. Ее сердце сжалось.
И так же быстро эти ощущения сменились другими – тишины и покоя. Ночь. Керосиновые лампы, многократно отражающиеся в зеркалах. Скалистый берег моря, в который бьются увенчанные пеной волны. В темноте две пары рук, нежно прикасающиеся друг к другу и изучающе скользящие по изгибам ладоней и пальцев.
Сефия чувствовала, словно нырнула в водоворот размером не больше серебряной монеты, и вынырнула с противоположной стороны. Все исчезло.
Не снимая руки с оружия, Сефия отпрянула, не вполне уверенная в том, что нужно делать. Юноша был уже рядом с ней. Он был выше ее и, вероятно, на год-два старше. Глядя широко раскрытыми глазами на тени деревьев, он обхватил свои плечи руками, словно не знал, куда их девать. Он был без рубашки, в разодранных штанах. Босыми ногами он осторожно ступал по земле. Юноша был истощен настолько, что ребра торчали из-под его кожи, и казался таким потерянным – судорожно сжимая локти, он ссутулился и молча озирался. Шрам на шее мягко светился в лунном свете.
Что бы Сефия ни видела в мгновение ясновидения, это было реальностью. Все образы, промелькнувшие перед нею, были частью жизни этого юноши. Сефия знала, что он сделал – что его заставляли делать, – но она также помнила, как нежно он касался тех, других, рук. Она не знала, чьими были те руки, но это не имело значения. Важны были лишь ощущения покоя и тепла. Поборов боль, которая принялась было пульсировать в ее глазах, Сефия зафиксировала нож в ножнах. Но она не хотела уходить так вот сразу. Присев на корточки, она заглянула в ящик, разворошила солому на полу, ощупала стены в поисках секретных ящичков. Пусто. Ничего нет. Какое отчаяние! Ни одной книги, ни единого листочка бумаги.
Юноша, вздыхая, неуверенно переминался с ноги на ногу, словно потерянный ребенок. Сефия поднялась, вернула замок на место и похлопала спасенного по плечу – пора в путь!
Неожиданно он схватил ее за запястье. Сефия потянулась к ножу. Но, словно удивившись тому, что он сделал, юноша быстро отпустил ее. В глазах его застыло выражение ужаса – он не мог поверить, что это была его рука. Он опустил голову, а Сефия вложила оружие в ножны.
Бросив последний взгляд на ящик и украшавшие его символы, Сефия двинулась в джунгли. Юноша, странно молчаливый, шел рядом с ней. Они углубились в лес.
В полной тишине они несколько часов шли по чаще, перебираясь через поваленные стволы и пригибаясь, когда на их пути встречались низко росшие ветви деревьев. Нужно было уйти как можно дальше, пока похитившие юношу люди не проснулись и не обнаружили пропажу. Сефия была достаточно хорошим следопытом, чтобы на следующий день легко найти их след.
У юноши не было башмаков, а штаны были порваны на коленях. Без рубашки, скоро он начал дрожать от ночной сырости. Он не жаловался и даже старался скрыть дрожь. Но он обнимал себя за плечи и потирал руки, и Сефия понимала, что ему холодно.
Нахмурившись, она остановилась, чтобы открыть мешок. Не прикасаясь к юноше, она протянула ему одеяло. Он боязливо посмотрел на нее, но Сефия улыбнулась, и юноша осторожно – более осторожно, чем она ожидала, – взял одеяло и закутал им плечи.
Так они продолжали свой путь. Несколько раз Сефия останавливалась, чтобы дать ему вяленого мяса и воды, но в остальном они двигались без остановки и без звука. Сефия привыкла к молчанию во время своих странствий с Нин, а для юноши молчать казалось естественным.
Остановились они только перед рассветом. За это время они не раз пересекали ручьи и петляли – на тот случай, если среди похитителей мог оказаться следопыт, и Сефия устала. Не без труда она забралась на ближайшее дерево и принялась привязывать к ветвям свой гамак. Опасливо озираясь, юноша залез вслед за ней. Оба настолько утомились, что глаза их были готовы закрыться сами. Сефия показала своему спутнику на гамак, куда он лег и моментально заснул; сама же она привязала себя к дереву. Некоторое время она осматривалась и прислушивалась, но вскоре и сама забылась сном под пение утренних птиц. Среди шелестящих листьев он и она спали, не зная ни имен друг друга, ни историй жизни друг друга – пока ночь не сменилась ранним утром.
Ярко окрашенные опавшие листья деревьев легли на лесной подстилке узором: Это – книга.
* * *
Как только дверь его ящика стала открываться, впустив внутрь столь яркий лунный свет, что стало больно глазам, юноша отпрянул в угол и замер там, прикрывшись рукой. Он был закрыт здесь уже несколько дней; ящик трясли, раскачивали, роняли. Если он и видел небо, то только через отверстия в ящике; внутри же было темно и пахло кровью.
Он задрожал. Свет и воздух означали боль. Он ждал ее, он знал, за болью идет смерть. При виде деревьев, окружавших его ящик, он сжался и забился в угол. Лунный свет проникал в ящик через открытую дверь. Следом шли страх и боль.
Но вместо них в ящик проник голос – нежный, мягкий локон среди потоков разрушительного света, нанизывающий слово за словом. И голос этот пробудил воспоминания столь глубокие, что они напоминали сон: Идем со мной! Тень надвинулась на него, и он отпрянул, но слова повторились: Прошу тебя, идем со мной!
Как зверь, он выполз из своего ящика, привлеченный голосом, который пульсировал перед ним зыбкой тенью. Моргая, он встал и осмотрелся. Боли и страха не было. Только холод и голос. Он содрогнулся. Нет, они обязательно придут. Они всегда приходят – страх и боль. Боль и страх. И кто-то должен умереть.
