Поупражнялся во владении оружием тоже – а ну как сёг-н захочет испытать на деле достоинства потенциального своего г-на самурая? На всякий случай пострелял из лука юми в цель – попал много раз, на всякий же – мечами помахал всеми возможными – дайто, катана, кодзука, когай [132] , потренировался в отрезании голов, выцарапывании иероглифов и украшении прически [133] . Попрактиковался в метании копья яри, порубил чучела врагов алебардой нагината, помахал кистенями тигирики и железной дубинкой дзиттэ. Вроде бы получалось достаточно совершенно для того, чтобы лицо не потерять. Разве что в кистенях иногда путался – но это уже совсем мелкая деталь.
Но тут, как назло, опять мысленный кинжал появился.
– А ну как сёг-н не только в военных искусствах тебя испытывать станет? Может, ему твою духовность подавай? Тогда как, а? – И снова в пупок метит.
Пришлось неуверенному в себе г-ну вспоминать все возможные в приличном обществе способы стихосложения и прозописания – включая танки, хокку и хайбун.
На случай, ежели сёг-н усомнится в его изобразительных талантах, припомнил приемы древней техники суми-ё и выучился рисовать сто двадцать новых иероглифов в стиле элегантной импровизации, включая такие сложные, как «конкурентоспособность», «мотивация через содержание труда» и даже «структурный дисбаланс функций при репозиционировании продукта». После чего мысленный кинжал беспокоить его побаивался.
Долго ли, коротко ли (а точнее, очень долго и совсем не коротко), но отточил г-н самурай детали своего внутреннего «я» почти до идеального состояния. И кинжал не мерещится, и лицо – вот оно, не потеряно. Вроде бы все детали предусмотрены, все тонкости учтены, можно предлагаться сёг-ну – как такого самурая да не взять?
Приходит к сёг-ну, стучится в ворота, а стража его и не пускает.
– Иди, – говорят – отсюда, неслуживый. Не нужны нам больше самураи. Своих некуда девать. Лет через десять приходи, когда этих поубивают.
Собрался было наш г-н себе харакири делать, но умные (и добрые) люди посоветовали ему обратиться за советом к сионским близнецам, что преподавали на высших курсах самурайского усовершенствования [134] .
Приходит г-н к сионским близнецам, а те сидят себе, в усы дуют, играют в шашки го и заботливо так интересуются, какая беда г-на самурая к ним привела.
– Да вот, – говорит г-н самурай. – Не взяли меня в самураи.
– Отчего так? Не подошел, что ли?
– Так ведь на меня и не посмотрели даже! Не нужен я им просто! Поздно, видать, пришел…
– А что ж ты, милый, подзадержался-то? – любопытствуют мудрецы. – А я детали оттачивал, – отвечает г-н.
– Какие такие детали? Ты, любезный, самурай или токарь? – смеются близнецы.
– Ничего смешного, между прочим, – обиженно говорит г-н самурай. – Мелкие детали внутреннего «я», на всякий пожарный.
– Э-э-э, да ты, родной, еще и пожарный! – хохочут мудрецы. Отсмеявшись, вдруг стали серьезны и даже на время изречения мудрости из сионских близнецов превратились в синтоистских.
– Слушай, умник: мелкие детали твоему внутреннему «я», конечно, необходимы. Да только сёг-н твоими деталями не интересуется, он ведь не жену себе выбирает, а младшего самурая. Пока ты думал, что он про тебя подумает, он про тебя не думал, а думал, что ему нужен простой японский городовой, который не думать будет, а работать. Вот и взял, не думая, первого попавшегося. Ну да ничего, ты парень умный, тебе поглупеть не сложно. В другой раз, как услышишь, что кому-то самураи нужны, так прямо туда и бросайся. Возьмут тебя, как не взять. А мелкие детали своего внутреннего «я» потом отточишь. На всякий пожарный (хе-хе).
С этими словами мудрецы взяли в руки по кисточке и начертали на знамени г-на самурая несколько иероглифов, которые в переводе на наш притчевый язык означали примерно следующее:
«Кто поумнел – тот опоздал».
После чего г-н недосамурай низко поклонился синтоистским близнецам, отправился восвояси, перестал самокопать и оттачивать, довольно скоро был взят в самураи к другому сёг-ну, заработал много коку, жил долго и счастливо и умер от харакири в один день со своим сёг-ном.
Смысль: А смысль сей притчи не такова, что сёг-ны вообще не думают, а такова, что сёг-ны не думают о самураях того, что самураи сами о себе думают. Поэтому думать о сёг-нах нужно, но ровно столько, сколько они сами думают о г-дах самураях. Короче: есть спрос на предложение – так и предлагайте, не раздумывая. Или сделайте себе харакири.
Не сильно мил не будешь, и/или что нам стоит столп построить Притча четырнадцатая/пятнадцатая, совершенно не библейская, зато сразу двойная – о том, что всем не угодишь
Один г-н был… Эх, если бы он был один. Много было г-д в том месте, что позднее назвали Вавилоном.
И эти г-да решили построить себе башню до небес. На этом сходство с известной историей почти заканчивается, и начинается альтернативная притча, которая тоже вполне могла реально случиться.
Решили строить, да и начали. С проектом решили особо не заморачиваться – нагнали рабов, а там уж строй себе хоть башню, хоть что, хоть до небес, хоть еще куда. Рабы – они ведь бесплатные, их только регулярно пороть и изредка кормить надо.
Так вот, один г-н из этих многих был назначен начальником штаба строительства. Кто-то же должен был пороть рабов, дабы удовлетворить растущие потребности правящего класса в элитном продукте?
Поначалу понаделали кирпичей и стали закладывать фундамент. На этом этапе стройкой особо никто не интересовался. Яма – она яма и есть, что в Вавилоне (который тогда еще так не назывался, но мы условно будем его называть именно так), что в Кадингире [135] , что во всей Месопотамии. Но как только стены башни начали вылезать из котлована, вокруг зиккурата в аккурат начали собираться инвесторы – реальные, потенциальные и вовсе не реальные, но зато со своим видением.
– Это что же вы все из кирпича да из кирпича сооружение возводите? Негламурненько, – говорит один г-н вавилонянин (не наш, посторонний). – Он у вас обожженный, недекоративный какой-то. Не лучше ли деревянным зодчеством тут воспользоваться?
– Отчего бы не воспользоваться, раз людям оно приятно? – миролюбиво говорит г-н (тот, который наш) – ему-то что? – лишь бы правящий класс был доволен. И рабам кричит: – Алё! Кончай кирпич класть, начинай бревно тесать – и чтоб без единого гвоздя! Я потом лично проверю. – А сам гвоздодером зловеще поигрывает.
Рабы послушно (а им-то тем более – что?) начинают интегрировать сруб в кирпичную кладку, гвоздей не употребляя.
Через некоторое время появляется другой г-н и говорит недовольно:
– Дерево, г-да вавилоняне, это – вчерашний день. Нынче этностиль не в моде, так что давайте-ка на вечность поработаем. – И подсовывает непроверенный рецепт железобетона.
Наш г-н меняет тактику, кует железные прутья, замешивает раствор, и следующий этаж рабы делают железобетонным (им-то что – бьют не сильно, и ладно).
После чего появляется другой г-н и восклицает:
