Оглядываясь назад, я понимаю, что все мы были немного наивны: родители мамы, которые считали, что смогут нажиться на случившемся с дочерью без всяких последствий, мама, которая надеялась вернуться к прежней жизни так, словно ничего не случилось, и я, воображавшая, что легко впишусь в этот мир. После того случая дети в моей школе разделились на два лагеря: одни боялись меня, а другие боялись и восхищались.
Я встаю и потягиваюсь. Отношу бокал на кухню, мою его в раковине, а затем иду в спальню, ставлю будильник и ложусь на кровать полностью одетая, чтобы встать, как только рассветет.
Я буду охотиться на отца не первый раз в жизни, но приложу все усилия, чтобы этот раз стал последним.
7
Будильник звенит в пять утра. Я переворачиваюсь и хватаю с тумбочки телефон – проверить сообщения. От Стивена ничего нет. Засовываю нож за пояс и иду на кухню, чтобы сделать себе кофе. Когда я была маленькой, единственным горячим напитком, который мы пили, не считая разных видов мерзкого лечебного чая, был отвар цикория. Выкопать главный корень, высушить, а затем еще и перемолоть – столько работы, и все ради того, чтобы получить то, что, как мне теперь известно, является лишь второсортным заменителем кофе. Я заметила, что цикорий теперь можно купить в любом продуктовом магазине. Не представляю, кто его покупает.
Снаружи только начинает светать. Я наполняю термос и снимаю ключи с крюка у двери. Не знаю, стоит ли оставлять записку для Стивена. В другой раз я бы так и сделала. Стивен любит быть в курсе того, где я нахожусь и как долго буду отсутствовать. Я не против этого, пока он понимает, что мои планы могут измениться, а я не сумею сообщить ему об этом, так как мобильная связь на Верхнем полуострове то работает с перебоями, то не работает вообще. Мне всегда казалось забавным то, что мобильным телефоном нельзя воспользоваться именно там, где он скорее всего может понадобиться. Но в конце концов я решаю не оставлять записку. Я буду дома задолго до того, как вернется Стивен. Если вообще вернется.
Рэмбо выглядывает из окна и принюхивается, когда я выезжаю с парковки у дома. На часах шесть двадцать три. Сорок три градуса[12], и температура падает, а то, что вчера еще царило бабье лето, лишь подтверждает поговорку: «Если вам не нравится мичиганская погода, просто подождите пару минут». Ветер устойчивый, юго-западный, пятнадцать миль в час. Вероятность того, что днем будет дождь, – тридцать процентов, ночью – пятьдесят. Эта часть прогноза меня настораживает. Даже лучший следопыт не сможет найти следы, если их смоет дождем.
Я включаю радио, но лишь для того, чтобы убедиться, что поиски моего отца продолжаются, а затем выключаю его. Клены, растущие вдоль шоссе, по которому я еду, уже начинают желтеть. Тут и там вспыхивают кроваво-красными вспышками болотные клены. На небе тучи наливаются синевой. Дорога пустая, потому что сегодня вторник. А еще потому, что на трассе М-77 теперь стоит блокпост, из-за чего движение на север, в сторону Гранд-Марей, снизилось до минимума. Я думаю, что отец уже сошел с ложного следа, описал широкий круг, вернулся к реке и всю ночь шагал пешком, чтобы оказаться как можно дальше от заповедника. Он двигался вдоль Дриггс-ривер на север, потому что это проще, чем карабкаться по пересеченной местности, к тому же, идя по ней на юг, он оказался бы в заповеднике. И еще потому, что лучший способ незаметно пересечь шоссе – это пройти вброд по реке под трассой М-28.
Я представляю, как он осторожно пробирается в темноте, лавируя между деревьями, и переходит вброд ручейки, стараясь избегать старых лесовозных дорог, которые, конечно, облегчили бы ему путь, но сделали бы его очень заметным с воздуха. Затем, как только начнет светать, он заберется в какую-нибудь заброшенную хижину. Я так делала, и не раз, когда меня внезапно заставала непогода. Если ты оставишь записку, в которой объяснишь причину своего появления, и несколько долларов за съеденную еду и возможный причиненный ущерб, всем будет наплевать. И теперь моя задача – найти эту хижину. Даже если дождь не пойдет, как только стемнеет, мой отец снова отправится в путь. Я не смогу двинуться по его следу, не увидев его, так что, если я не разыщу его до темноты, к утру у него появится такая фора, что я никогда его не найду.
Думаю, он направляется в Канаду. Теоретически он может бродить по чащам Верхнего полуострова до конца своих дней. Будет переходить с места на место, не разжигать огонь, передвигаться исключительно по ночам, не звонить никому и не тратить деньги, охотиться, рыбачить, есть и пить все, что ему удастся раздобыть в лесных хижинах на своем пути. Так Отшельник с Северного пруда из Мэна жил почти тридцать лет[13]. Но будет куда лучше, если он все-таки покинет страну. Конечно, он не сможет пересечь границу в том месте, где за ней наблюдают с воздуха, но есть довольно длинный участок границы между Канадой и северной Миннесотой, который охраняется слабо. В земле под большим отрезком железнодорожных путей спрятаны датчики, которые позволяют властям узнать о том, что кто-то пытается пробраться в страну. Все, что нужно сделать моему отцу, – держаться от них на расстоянии, затем пересечь лес и немного пройтись пешком. После ему останется лишь двигаться на север – так далеко, как он захочет. Возможно, он осядет возле какого-нибудь индейского поселения, возьмет себе другую жену, раз уж ему это так нужно, и проживет оставшиеся дни в покое и безвестности. При желании он может сойти за представителя Первой нации[14].
Через пять миль к югу от нашего дома я сворачиваю на восток, на грунтовую дорогу, ведущую к кемпингу на Фокс-ривер. Весь полуостров испещрен старыми лесовозными дорогами вроде этой. Некоторые из них широкие, как двухполосное шоссе. Большинство – узкие и заросшие. Зная, как проехать по всем этим проселочным дорогам (а я знаю), вы сможете попасть из одного конца полуострова в другой, ни разу не оказавшись на асфальте. Я предполагаю, что отец направляется к Фокс-ривер, а значит, между Отрезком Сени и рекой ему придется пересечь три дороги. Если учесть время его побега и то, с какой скоростью он передвигался до того, как начало светать и ему пришлось залечь на дно, средняя дорога – лучший выбор. Вдоль этой дороги стоят несколько домов, и я хочу их проверить. Вне всякого сомнения, полиция тоже осмотрела бы эти дома, если бы отец не увел их в заповедник. Думаю, в конце концов в полиции сообразят, что происходит. А может, и нет. Мою мать они искали пятнадцать лет.
Вся ирония в том, что ее похитили в таком месте, где ничего подобного никогда не случалось. Городишки, лежащие в самом сердце Верхнего полуострова Мичигана, едва ли можно как-то описать. Города Сени, Макмиллан, Шинглтон и Долларвилл – не более чем пересечения нескольких шоссе, обозначенные приветственным указателем, с церковью, заправкой и парочкой баров. Правда, в Сени есть ресторан, мотель и прачечная. Сени – начальная точка Отрезка Сени, если вы едете на запад по шоссе M-28, и конечная, если едете на восток. Двадцать пять миль по прямой, как стрела, и гладкой, как блин, до одури скучной дороге между Сени и Шинглтоном, пересекающей угодья Великого болота Монистик, – вот что такое Отрезок Сени. Путешественники останавливаются в городках на обоих его концах только для того, чтобы пополнить запасы бензина, купить чипсов и кока-колы или просто сделать привал, принять ванную, перед тем как продолжить путь, потому что это – последние следы цивилизации на ближайшие полчаса. Некоторые говорят, что в Отрезке Сени целых пятьдесят миль, но на самом деле это только так кажется.
