Он обнял пуделя и поцеловал его в мокрый черный нос.
Обезьянка подкралась и дернула пуделя за хвост.
— Дуррак! Дуррак! — настаивал розовый попугай.
Но пудель не обращал на них больше внимания. Хозяин простил его! Он не взял другой собаки на его место! Пудель не помнил себя от радости.
— Мы дадим представление в первом же городе! — сияя от радости, продолжал хозяин. — Твой обруч надо будет немного позолотить, он потускнел от времени. Бант на гитаре выцвел и смялся, но ничего, мы завяжем другой! А квадратики с цифрами спрятаны в шкатулке. Они совсем как новые. Твой друг, конечно, поедет с нами, — он ласково кивнул Трубочисту. — Если ему будет скучно, я научу его жонглировать маленькими пестрыми шариками. Это совсем не трудно, если постараться. Я очень виноват перед тобой, Прыжок! — еще раз повторил старик. — Но я знаю, у тебя доброе сердце. Ты простишь старика, и мы вместе будем доживать свой век. Ты помнишь, как хлопала тебе публика, когда ты делал свой знаменитый двойной прыжок? Дети кричали «бис», а я играл вальс на флейте… Ты помнишь его мелодию… — И дрессировщик протянул старческие узловатые пальцы к лежащей на столе флейте.
Вся душа у пуделя перевернулась от этих слов. Забыв о том, что обезьянка будет издеваться над ним, а попугай опять назовет дураком, пудель завыл.
— Прыжок! — испугался дрессировщик. — Что случилось? Может быть, ты боишься, что разучился прыгать через обруч или считать до пяти? Не беда, я выучу тебя заново.
Трубочист тихонько встал и приоткрыл дверь. Поспешно спустившись по шаткой лесенке, он спрыгнул в снег. Прыжок, воя, кинулся вслед. Сердце его готово было разорваться. Дверь захлопнулась. Внутри фургона стало совсем тихо.
Трубочист шел не оглядываясь. Пудель плелся за ним. И вдруг…
Мелодичные звуки старинного вальса догнали и остановили друзей.
— Ты здесь, Прыжок? — тихо сказал Трубочист. — Ты сделал неправильный выбор. Вернись. Дрессировщик стар, а старости нужно сочувствовать и уважать ее. Он беден, ты поможешь ему не нуждаться. Он одинок — ты будешь ему другом. Неужели ты решишься его покинуть?
— Прощай, — покорно сказал пудель и побрел обратно.
Трубочист смотрел ему вслед. Пудель поднялся по лесенке и поцарапался лапой в дверь. Она мгновенно распахнулась. Отдохнувшие лошади рванули фургон и вытащили его из сугроба. Колеса покатились по дороге.
Трубочист остался один.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Солнечный свет заливал высокую, красиво убранную комнату. Белоснежные занавески, вышитые чьей-то искусной и трудолюбивой рукой, надувались на окнах, как маленькие паруса. Огненно-красная герань, альпийские фиалки, анютины глазки кивали с широких подоконников. Щеглы и канарейки прыгали по жердочкам в своих просторных чистеньких клетках. Пахло свежезаваренным кофе и ванильным печеньем.
Девять детских кроваток были покрыты разноцветными одеяльцами. Игрушки разложены по полкам возле каждой кроватки. Во всем царил образцовый порядок.
В простенке между окон висел большой семейный портрет — Людоед в кругу семьи. Открытая дверь позволяла бросить взгляд в кухню. Сверкая чистотой, она радовала глаз. Над пылающим очагом был подвешен котел. Алые языки пламени лизали его медные сияющие бока. Прелестная молодая женщина подбрасывала в очаг поленья. Это была Людоедиха.
Окно кухни выходило в сад. В саду играли дети. Впрочем, судя по визгам и восклицаниям, не столько играли, сколько дрались.
— Мама! Она меня укусила!
— Мама! Они бросили меня в муравейник!
— Мама! Он на меня плюнул!
— Мама! Она мне засыпала глаза песком! — перекрикивая друг друга, жаловались дети.
Людоедиха выглянула из окна в сад.
— Детки! — прозвучал ее ангельский голосок. — Перестаньте кусаться, зубки сломаете! Возьмитесь за руки и гуляйте по дорожкам! Не мните траву и не режьте ножами кору на деревьях! Им будет больно. Не отрывайте крыльев у бабочек, не обижайте птенчиков и не разоряйте их гнезд! Птичкины мамы и папы будут плакать! Маргариточка, дитя мое, иди ко мне, я тебя жду!
— Иду, мамочка! — отозвался девичий голосок, и в кухню впорхнула девушка, как две капли воды похожая на Людоедиху. Тот же нежный цвет лица, тот же вздернутый носик и даже бирюзовые сердечки в ушах — точь-в-точь как у матери.
Мать и старшая дочь поцеловались.
— Ну как, наши ангелочки помирились? — спросила Людоедиха.
— Не тревожься, мамочка, — успокоила ее Маргарита. — Они добрые детки.
Людоедиха смахнула слезу умиления.
— Да, — сказала она, прижимая к глазам кружевной платочек. — Я — счастливая жена и счастливая мать. С тех пор как сгорели в печке концы сказок, я просто не помню себя от счастья. Я спокойна за свою семью! Ведь в книжке хозяева — мы!
— Мы! Мы! Мы! — И мать с дочерью закружились, обнявшись, по комнате.
— Однако всему свое время, дитя мое, — сказала Людоедиха. — Сейчас ты будешь стряпать, моя гордость, моя опора! — Людоедиха чмокнула дочь в румяную щечку. — Я обещала папочке на обед его любимое блюдо — диетическое рагу!
Маргарита мигом подвязала передник, засучила рукава и приготовилась выполнять наставления матери.
— Сначала ты дашь воде закипеть ключом, — сказала Людоедиха, — потом накрошишь одну луковичку, небольшую. Поняла? Поджаришь ее в сливочном маслице и опустишь в воду. После этого туда же следует бросить лавровый листочек, веточку укропчика, корешочек петрушечки. Перцу — ни-ни! Папочке вредно! Потом ложку соли; столовую. И только под конец — самое главное!
— Самое главное! — торжественно повторила Маргарита.
Сделав все эти указания, Людоедиха сняла передник и, надев перед зеркалом шляпку, украшенную букетиком незабудок, прихватила изящную корзиночку и отправилась за покупками.
Маргарита же, не медля ни минуты, принялась точить нож, приплясывая и напевая.
Тики-тики-тики-ток! Надо бросить в кипяток. Топ-топ-топ-топ! Лист лавровый и укроп! А потом тук-тук, Нарубить лук, лук! Стук в дверь прервал ее пение.
— Войдите! — крикнула Маргарита.
Дверь распахнулась. На пороге стояла фигура, облаченная в черную мантию. На голове у вошедшей был высокий остроконечный колпак. С него опускалась вуаль, скрывающая лицо.
— Здрасьте, госпожа Волшебница, — кивнула ей Маргарита. — Папмамы нет дома. — И, не приглашая гостью сесть, девушка снова занялась своим делом.
