Ну, как было отказать?
Она подошла ближе, кивнула мастеру. Тот, обрадованный, начал предлагать ей свои нехитрые товары. То флейту расчехлил, то вытащил откуда-то семиструнную гитару — изящную, из светлого дерева…
Ох, знал бы, чем кончится, за волосы бы утащил!
Нара вцепилась в гитару, будто утопающая в бревно. Все расспрашивала мастера: что, да из чего, да почем… Я, услышав цену, поперхнулся — иной меч дешевле.
— Хотите опробовать? — спросил мерзкий торгаш, прищурившись. Нара обернулась, глянула на меня… и я вновь кивнул. Поморщился правда, когда она уже не видела…
Гитару она держала неуверенно, но вот пальцы пробежали по струнам. Перебор, еще один…
Нахмурившись, она подтянула одну из струн. Попробовала еще раз…
А потом заиграла. Да так, что я не поверил своим ушам. Вот оно, значит, что! А я-то уши развесил! Какая она вдова-то, к фейкам?! Менестреля за час видно! Должен был догадаться сразу, как она Псхов упомянула. Вот и объяснение всем ее странностям. Как же я мог забыть, что, кроме феек, их отродий и магов, истинным свободно владеют еще и менестрели! Как мог не догадаться, что все ее странности — не наивность и глупость, просто менестрели все такие, не от мира сего.
Мелодия изменилась. Старый мастер не просил вернуть инструмент: как и я, заслушался, потерялся среди льющихся из-под нервных пальцев аккордов, заблудился, потерялся, забылся…
А вокруг уже толпились привлеченные музыкой зрители, яблоку было негде упасть…
Ее глаза затуманились, и вновь новая мелодия: жестче, быстрее… безумней…
И она запела. Сначала тихо, хрипло, так, что музыка заглушала ее голос. Все громче, и громче… У нее был удивительно богатый, глубокий голос с легкой хрипотцой. Сильный, красивый, необыкновенный… Голос Менестреля.
Степь под копыта бросит ковер ковыля.
Примет убитых в добрые руки земля.
Там, на дороге — пепел остывших костров.
Древние Боги помнят забытую кровь.
Я закрыл глаза.
…хрипит раненый конь подо мной. Один за одним гибнут те, кто бьется рядом. Ни боли, ни злости, ни страха — только ярость. Кровавая, застилающая глаза ярость…
…огненная дева смеется, и срывается с ее ладоней пламя, летит ко мне, но не обжигает — прячет, укрывает, защищает. «Сражайся, мой Берсерк», — шепчет кто-то, но я почти не слышу, оглушенный стуком собственного сердца. И горит в моих руках сабля… И ревет пламя: «Сражайся дитя угасшего Рода, сражайся — это в твоей крови!»…
Нам на ладони чертит грядущее рок.
Серые кони, серый усталый клинок.
Там, за порогом ветра нездешнего вихрь.
Древние Боги в нашей смеются крови.
Там, за закатом — лица, года, города.
Счастье Проклятых путь что зовется всегда.
Только немногим душу согреет звезда.
Древние Боги были и будут всегда.
…тебе ведь не нужен мир? Ты не ищешь покоя? Зачем они такому, как ты?…
А перед глазами стоит усмешка огненного мага. Злая усмешка, довольная.
…разбуди то, что спит в твоей крови…
Скрипнут колеса древней телеги времен.
Что-то вернется, что-то — растает как сон.
Песня тревоги… Знаки судьбы на челе.
Древние Боги с нами идут по земле.
Степь под копыта бросит ковер ковыля.
Тех, что убиты, снова подымет земля.
Древнего рога звуком поднимут нас вновь
Древние Боги — Вера, Надежда, Любовь![7]
Я словно сон вижу: навстречу мне несется армия. А я один… И лишь сабля со мной. Одна сабля против целой армии. И я.
— Придите те, кому не ведом мир! — шепчет кто-то моим голосом и кричит, срывая голос: — Придите те, кто выбрал свободу, а не рабство! Придите жители Великого Города, покоренного, но не сдавшегося! Придите и исполните обет!
И они приходят. Что-то пробивается из-под земли, идет волнами дерн, фонтанами брызжет земля. И они встают. И разгорается внутри костяков осеннее пламя, и сжимают костяные пальцы ржавые мечи, одетые в огнь…
И они идут…
И они мстят…
Все еще не соображающий ничего, я покорно согласился купить моему несчастью эту гитару, будь проклята она и мастер, ее нам всучивший. На инструмент для моей менестрельки ушли почти все деньги. Купить ножны — и все. Придется все-таки наниматься в обоз, или голодать…
— Тиан… — радостно, звонко. — Тиан, ты слышал?! Слышал?!
— А кто тебя играть учил? — спросил я, чуть успокоившись. Что уж теперь? Да и Менестрелю инструмент как воздух нужен. А она помрачнела, нахмурилась, в глаза вернулась тревога.
— Никто. Я и гитары-то в руках не держала никогда… — пожала плечами.
— Как не держала? — опешив, переспрашиваю.
— Такой не держала, — исправляется она. И горестно всхлипывает: — Зря я пела, зря! Наи'ли Сей, они мит'т ва'ари?![8]
— Почему?
— Это не песня! — с отчаянием произносит Нара. — Это проклятье, предсказание. Мой дар, да катится он в Хаос! Ты ведь заметил! Ты ведь видел, видел… это. Судьбу. Проклятье.
Я молчу, ничего не говорю… А перед глазами до сих пор стоит видение — тысячи огненных воинов, что пришли по моему зову…
Ножны я все-таки купил, хотя Нара и убеждала меня, что не стоит. И обоз нашелся, который шел по Вольградскому тракту. Не до Костряков, правда, но в нужную нам сторону. Нара не отходила от меня ни на шаг. Гитару она повесила за спину. Мастер сказал, ее эльфы делали. Ни дождь, ни холода ей не страшны.
Сбегав за вещами, мы вернулись как раз к отходу обоза. Нара устроилась на одной из телег, я шел рядом. Пели возницы — тягуче, раскатисто…
За спиной остался Вольград — Город Городов. За спиной осталась моя прежняя жизнь.
В Вольграде остался Тиан Ничейный, по тракту же шел Тиан еще не Берсерк.
Впереди меня ждала неизвестность…
Ткачиха Судеб покачивалась в своем гамаке и смеялась. Уже сплетен узор, уже предрешено будущее, его не изменить ни метаниями глупой девчонки, но выбором мальчишки, ни вмешательством Реи'Линэ. Ни сабля предка, ни предсказания баньши не помогут потомку Берсерка, когда придет его час. Мало быть Воином, чтобы открыть дорогу пламени… мало…
Не призвать ему Воинов, не спасти ему город… намеченное давным-давно случится. Скоро. Уже седлают Чудовищ те, кого она призвала. Уже корчатся в муках жертвы, приносимые в дар несуществующим зверобогам. Поют шаманы, пьют из золотых чаш соленую кровь, пляшут и молят, зовут… Случится так, как должно было произойти тысячи лет назад. Быть потомком Берсерка мало. Слишком поздно спохватилась Реи'Линэ…
