Бабушка и дедушка обмениваются торопливыми взглядами. Бабушка подходит ближе и кладет руку маме на плечо.
– Мы не хотим вас обременять, дорогая. У тебя и так дел по горло, а тут еще и мы.
Мама вытирает слезы и выпрямляется.
– Вы ведь еще не заплатили за номер? – спрашивает она.
– Нет, – отвечает дедушка, – только забронировали.
– Тем более, – решительным голосом говорит мама. – Вы остаетесь здесь. Вы ведь наша семья, а сейчас нам нужна поддержка всех ее членов.
Около семи лет назад мы с мужем еще жили в Техасе. Я была беременна вторым ребенком и чувствовала себя очень плохо. Муж остался без работы, а я пыталась хоть как-то подработать. В тот день была буря, я ехала на работу и, не справившись с управлением, выехала на встречку. Моя машина перевернулась и свалилась в канаву. Потрясенная, я не могла выбраться из перевернутой машины, и мне оставалось лишь ждать. В этот момент по встречной полосе ехал муж моей подруги, и, хотя он был не первым, кто остановился, он первым выскочил из машины, чтобы помочь мне. Уже то, что он остановился, было хорошим поступком, но потом он сделал нечто удивительное – накинул на меня свое пальто и спросил разрешения помолиться вместе со мной, чтобы с моим ребенком все было в порядке. Вскоре приехали полицейские и помогли мне выбраться из машины. В тот день Нэйтан Стин стал моим ангелом.
Глава 10
Элис
МОЯ ЛИЧНАЯ СТРАНА ЧУДЕС:
26 октября
Дорогой блог, это я, Элис.
Время уже позднее, и я не знаю толком, с чего начать, так что, думаю, просто скажу… жизнь продолжается.
Для некоторых из нас, во всяком случае.
Сейчас, однако, жизнь, кажется, идет намного медленнее, чем на момент моего предыдущего поста. Медленнее и скучнее. Ведь есть же такое слово? Скучнее? А впрочем, неважно. Из всех слов мира не найдется таких, чтобы описать то, что мне сейчас приходится переживать.
Честно говоря, я по-прежнему сомневаюсь, стоит ли писать здесь об этом, поэтому не заходила сюда на этой неделе. Не думаю, что кто-то, кроме меня, вообще читает мой блог, так что не знаю, почему так боюсь написать обо всем, о чем думаю и что чувствую. Может, я сама боюсь своих слов. А может быть, я просто боюсь реальности.
А реальность такова…
19 октября официально стал худшим днем, который только может быть. Может, не для всех, но для меня безусловно. День уже начался плохо: я понадеялась, что, так как это была пятница, дети в школе будут слишком заняты мыслями о выходных и оставят меня в покое на некоторое время.
Зря надеялась.
Не прошло и пяти минут с момента моего прихода в школу, как Лиза Диллендер остановила меня в коридоре и сказала, что находит мой прикид симпатичным. Надо было видеть мои глаза – мне первый раз за долгое время сказали что-то хорошее. Но, конечно же, потом она спросила, не купила ли я все это на распродаже.
Я хотела посмеяться над тем, как она примитивна. А еще хотела ударить ее. Но просто заставила себя улыбнуться и пошла дальше. И за спиной слышала смех всех ее идиоток-подружек.
Почему они такие стервы, а?
В прошлом месяце я взяла в Далласской центральной библиотеке книгу об издевательствах в школе. Там было написано, что есть несколько ключевых факторов риска: если подросткам не хватает внимания в семье, если их родители обращаются с ними плохо или не любят их в полной мере или если у них есть друзья-хулиганы, то, вероятнее всего, они будут издеваться над другими детьми. Иногда дело просто в их низкой самооценке, которую они хотят поднять за счет унижения других.
Прочитав книгу, я пыталась представить себе, какие мотивы движут моими мучителями. Так, в случае с Лизой я подумала – у нее проблемы с самооценкой. То есть, конечно, она красивая и популярная, но в глубине души понимает, что тупа как пробка, и наверняка ее это страшно злит. То, что я умнее практически всех ее сверстниц и ее самой в том числе, наверное, и заставляет ее издеваться – чтобы вроде как мы оказались на одном уровне.
Ох, похоже, я совсем отвлеклась от темы. А может, нарочно пытаюсь не писать дальше о событиях 19 октября.
Так вот, возвращаясь к реальности…
После второго урока настала очередь Майка Смитса – чувака с жуткой родинкой на руке, из которой растут густые темные волосы. Он дождался, пока учитель подойдет к кому-то в конце класса, и сказал мне:
– Эй, Элис, ты любишь креветки?
Я ответила, что да, а он и его приятели начали ржать, когда Майк сострил:
– Тогда сожри саму себя!
Думаю, у Майка проблемы с родителями – он не чувствует родительской любви.
А потом, во время перерыва на ланч, какая-то дура случайно толкнула еще одну дуру, которая, в свою очередь, случайно вывалила зеленое желе прямо мне на колени. И обе ржали как сумасшедшие, как и все в столовой, кто это видел. Прежде чем уйти, первая дура улыбнулась и сказала с вызовом:
– Оставь желе себе, Элис. Мама говорит, для младенцев это лучшее питание!
В самом деле? Я думаю, что родители обеих уделяют им мало внимания.
Но знаете что? Меня ничто из этого особенно не волнует. Разве что чуть-чуть, иначе я бы не писала здесь. Но в конечном счете все поступки этих малолетних дебилов не имеют для меня никакого значения. Если они думают, что могут причинить мне боль или заставить страдать, то ошибаются. И вот почему…
Тем вечером я узнала, что такое настоящая боль. И поняла, каково это – когда тебе так плохо, что жизнь теряет всякий смысл.
Я узнала, что мой отец умер.
Если говорить точнее, погиб – не покончил с собой, его не убили, ничего такого. Просто нелепая случайность. И вот теперь его больше нет… и я скучаю по нему.
Когда мама сообщила мне это, я подумала: какая-то глупая шутка. Не то чтобы по маме было видно, что она шутит, – совсем наоборот. Она выглядела совершенно убитой (и, кстати, выглядит так до сих пор). Кажется, я даже рассмеялась, потому что не знала, как быть. Подумала: «Элис, лучше посмеяться, потому что тогда еще пару мгновений ты сможешь верить, что это всего лишь шутка!» Ведь не могла же мама говорить всерьез? Как можно просто зайти в дом и с порога объявить, что мой папа оказался в неправильном месте в неправильное время и поэтому погиб? Разве может это быть правдой, а не какой-то жуткой шуткой?
Вот только это оказалась далеко не шутка.
Все, что мама сказала, было правдой. Я знала это, даже когда еще смеялась. Прочитала по ее глазам. Это было написано на ее лице, и в ее позе, и в том, как она рухнула на диван рядом со мной.
К тому моменту она уже побывала на опознании и последние два часа провела в беседах с полицией и персоналом больницы. Она выглядела настолько потерянной, что я удивилась, как это они разрешили ей вести машину. Но они разрешили, и вот теперь она разбила мой мир, сообщив жуткую новость.
