Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
За последние 10 лет понятие «Смутное время» в России отвоевало большой участок смыслового пространства. Оно говорит людям гораздо больше, чем в первой половине 1990-х годов. Надо сказать, что расхожая тогда среди либеральных демократов версия еще горячих событий, гласившая, что в 1991-ом году произошла очередная «революция» в России, сейчас стала совсем непопулярна и о ней как-то забыли. События 1991-го, так же как 1993-го года, не только консерваторы, но и либеральные демократы стараются не называть революцией. И это не случайно.
Постановка вопроса вкратце такова: в XIX–XX веках миф революции был настолько популярен, а затем и принудительно-каноничен, что его как объяснительную схему стремились накладывать практически на любые значимые социальные перемены, использовать как модель любой мутации цивилизационных, политических, экономических порядков.
Во многом та пропагандистская и ритуальная ценность понятия, которая в нем усматривалась изначально, постепенно деградировала. А значимость революции как научной (или социально-философской) концепции девальвировалась. С падением СССР, с крахом доминировавшей в нем марксистской философии те скрепы, на которых этот миф держался, во многом распались.
Два ракурса — формационный и цивилизационный
В отношении советского периода важно отметить и еще одно обстоятельство. В штудиях тогдашних историков и теоретиков обсуждалась не научная догматика, а другие вопросы: например, почему внутри «пятичленки» переходы от одной формации к другой не всегда протекают в ярко выраженных «революционных» формах. Ответы на такие вопросы не были и не могли быть вразумительными. Но это никого не смущало. Дискуссия велась строго в рамках ортодоксальной парадигмы, в которой как максимально еретические рассматривались предположения о ревизии «пятичленки», введении взамен ей «четырехчленки» или углубленном исследовании так называемого «азиатского способа производства» как побочного пути исторического становления. Скользкие вопросы, на которых запнулись Маркс и Энгельс, старались не трогать или трогать крайне осторожно.
Между тем как в вопросе об исторических формациях, так и в вопросе об альтернативных способах производства обозначались не просто трудные места марксизма, но и его границы. Как минимум, речь следовало бы вести о двух основных ракурсах взгляда на социальные мутации, на государственные и общественные перевороты. Один из этих ракурсов связан с доктриной истории человечества как становления общей цивилизации, в которой все разнообразие сводится, в конечном счете, к нескольким ступеням развития (формациям). Следует признать, что полновесная концепция революции, и ее главный миф вызрели именно в рамках этой формационной доктрины — доктрины единой общечеловеческой цивилизации.
Однако другой ракурс, правду которого фактически вынуждены были признать марксисты в связи с самой постановкой вопроса об «азиатском способе производства», состоит в том, что единой цивилизации никогда не существовало и не существует. И даже если когда-нибудь человечество сойдется в единый цивилизационный формат, тем не менее, вся его история до этого суть история не сливающегося воедино потока, а потоков раздельных. Не было, и нет единого цивилизационного мира, но параллельно существуют многочисленные цивилизационные миры. В контексте этого подхода, по существу неопровержимого, Россия, так же как и Западная Европа, Индия, Китай, целый ряд древних цивилизаций, которых уже нет, развивались по собственным законам. Каждой цивилизации подобает писать особое обществоведение, а не предписывать нормы и термины, придуманные для описания и объяснения других цивилизаций.
Глобализация может уничтожить или фальсифицировать старые летописи, но она не в силах заставить летописцев воскреснуть и переписать эти летописи.
Глобализация, допустим, наступает повсюду, но ее победное шествие, во-первых, не предопределено, а во-вторых и в-главных, оно не вольно изменить прошлое, переиначить что-то в уже ушедших исторических мирах, в уже состоявшихся культурах. Глобализация может уничтожить или фальсифицировать старые летописи, но она не в силах заставить летописцев воскреснуть и переписать эти летописи.
В этом состоит коренное отличие — у общечеловеческой цивилизации (глобализации) нет отцов-родоначальников, оживающих в сынах. Отцы есть у конкретной традиции-цивилизации, они постоянно «воскресают» в своих потомках, оглашают свою волю спустя века и даже тысячелетия. Миф о смене исторических формаций есть в этом смысле отречение от прежних поколений. А где формационная логика не работает или работает лишь опосредованно, там и понятие революции утрачивает свой потенциал.
Революционно-формационная логика истории сегодня способна предложить России два пути:
1) стандартизацию — то есть приведение России к тому же знаменателю «нации-государства», как и страны Срединной Европы, и самоопределившиеся постсоветские республики, вхождение в стандарт другой цивилизации — западноевропейской (подмена цивилизации «нацией»);
2) растворение — то есть тезис о неминуемом исчезновении наций как таковых в процессе глобализации, размывание и смывание своеобразия в едином потоке истории (подмена конкретной цивилизации «общечеловеческой цивилизацией»).
Цивилизационная логика также предполагает как минимум два сценария будущего:
1) абсорбцию — то есть прекращения существования России как нежизнеспособного политического образования, с последующей интеграцией ее элементов в другие государства, культуры и зоны экономического влияния в рамках «утилизации» имперского наследства (подмена цивилизационных интересов России партикулярными интересами ее частиц, индивидуумов);
2) активное восстановление собственной идентичности, построение многополярного мира с ведущими функциями, лидерскими прерогативами нашей цивилизации.
Для патриотического сознания в России из четырех вариантов приемлем лишь один.
Вырваться из линейной логики
На мой взгляд, если мы рассматриваем Россию как самостоятельную цивилизацию, как ту страну, которая не призвана раствориться в общечеловеческой цивилизации, не обязана воспроизводить стандарты, созданные вовне, не предназначена к абсорбции другими цивилизациями, а нацелена на возрождение собственной идентичности, то и события 1990-х годов, и события 90-летней давности, и тем более, события начала XVII века должны определяться как «Смутное время» и не должны определяться как «революция».
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
