Тут же откуда-то вышел человек и двинулся ему навстречу. То был монгол, и вид у него был столь же благожелательный, как у стервятника. Он держал ружье. Дождавшись, когда чужестранец приблизится, он вскинул ружье, прицелился и спросил:
— Кто такой? Чего надо?
Стоу ответил на китайском с некоторым акцентом:
— Я пришел увидеться с Лю Чэном. Я привез ему опиум.
Часовой опустил ружье, пристально оглядел пришельца, а потом указал ему на самый большой шатер:
— Лю Чэн там.
Стоу кивком поблагодарил его и вошел в шатер. Там на циновках лежали люди с татуировками и курили длинные деревянные трубки. У них были испитые, исхудалые лица. И пустые глаза, как будто опиум похитил у них души. Но они были спокойны и безучастны, словно реальность не имела к ним никакого касательства.
Англичанин долго смотрел на них. И у него было ощущение, будто он находится среди мертвецов.
— Здравствуйте, господин Стоу, — раздался необыкновенно низкий голос. — Полагаю, вы ищете меня.
* * *
Стоу обнаружил в глубине шатра полотняный занавес, за которым вырисовывался силуэт человека. Позади этого человека стоял фонарь, в котором плясал золотой язычок пламени. Странное это было зрелище, как будто смотришь на движущуюся картину в воображаемом музее. Тень, свет. Картина Лю Чэна.
Владыка чая стоял перед Чарльзом Стоу. Но тот не мог увидеть его лица.
— Я счастлив, что наконец-то нашел вас.
— Я тоже, господин Стоу. Сядьте передо мной.
Голос казался каким-то замогильным, для естественного он был слишком низким и слишком глубоким. Возможно, потому что это был голос тени.
Англичанин медленно продвигался вперед, и вот он уже мог коснуться полотняной завесы. Но когда его руку от лица Лю Чэна отделяли всего несколько сантиметров, двое курильщиков опиума приставили кинжалы к горлу Чарльза Стоу И замогильный голос произнес:
— Не дотрагивайтесь до занавеса. Если вы попытаетесь увидеть мое лицо, живым вам отсюда не выйти.
Чарльз Стоу подчинился и сел по-китайски перед занавесом.
— Зачем вы сюда приехали? Чтобы убить меня, не так ли?
Чарльз Стоу вздрогнул, но ответил:
— Я доставил вам опиум. Только и всего.
Лю Чэн стоял и молчал. И вдруг бросил:
— Лжете!
По телу Стоу поползли мурашки.
— Я знаю, вы приехали из-за нее. Из-за Лоан. И вы собирались меня убить.
Англичанин не знал, что сказать. Этот человек поверг его в смятение. И сейчас он понял, что ему не удастся убить Лю Чэна, а самому ему осталось жить, вероятней все-то, очень недолго.
— Да, правда. Я жажду эту женщину. Где она?
Ответом был хриплый гортанный смех, но затем прозвучали слова:
— Она здесь, но она принадлежит мне.
— Она принадлежит вам, потому что считает себя вашей рабыней. Но если бы она могла, то покинула бы вас.
— А вы меня забавляете, господин Стоу. Но как-никак вам достало храбрости явиться сюда и дерзить мне. Многие лишились головы за куда меньшие провинности.
— Что ж, если мне суждено умереть, я постараюсь и перед смертью держаться достойно.
Наступило долгое молчание.
— Я не стану вас убивать, напротив, я предложу вам маленькую игру. Вы хотите Лоан? Прекрасно. Я уступаю вам ее… скажем, на некий строго ограниченный срок.
— На какой срок?
— Семь дней и семь ночей. Столько мне понадобится, чтобы съездить на север и вернуться…
Снова настала пауза, и вдруг, словно объявляется приговор, упало:
— Через семь дней и семь ночей я возвращаюсь в лагерь, и если вы еще будете здесь, я вас убью.
Стоу вздрогнул.
— Для чего вы это делаете?
— Господин Стоу, вы пробовали опиум?
— Нет.
— Никогда не поздно открыть вкус некоторых вещей. И вы узнаете, как тяжело потом обходиться без него.
Лю Чэн хлопнул в ладоши, и один из курильщиков подал англичанину трубку с опиумом. Стоу вдохнул первую затяжку и закрыл глаза. Из-за занавеса в последний раз прозвучал голос Лю Чэна:
— Приятных странствий, господин Стоу.
* * *
То было подобно некоему освобождению, наступившему после долгого ожидания. В тот вечер Чарльз Стоу долго курил, сидя лицом к лицу с этой тенью, этим человеком, которого он искал столько месяцев и лица которого никогда не увидит.
Но потом опиум начал действовать, Сноу уснул и ощутил такое немыслимое блаженство, какое он и представить себе не мог.
* * *
На следующий день Чарльз Стоу проснулся около полудня. Он лежал все в том же шатре, но Лю Чэна и его людей там не было.
Открыв глаза, он увидел рядом с собой женщину. Китаянку. У нее были зеленые глаза и длинные черные волосы. И она курила опиум.
— Кто вы? — спросил Чарльз Стоу.
— Вы не помните меня?
Чарльз Стоу приподнялся на циновке.
— Опиум!
Женщина засмеялась. На плече у нее был вытатуирован цветок белого мака.
— Я предпочитаю, чтобы вы называли меня Лоан.
* * *
Стоу ощутил невероятное счастье, оттого что снова видит это лицо и этот цветок белого мака, воспоминание о котором преследовало его с первой встречи с Лоан. И все-таки прежде всего он хотел удостовериться:
— Лю Чэн уехал, да?
Лоан замялась. Она прикоснулась ладонью к его лбу, а потом медленно провела пальцем по щеке.
— Да. Он повез опиум, который вы привезли ему. Вы можете оставаться здесь семь дней. Но ни днем больше. Он так сказал. Не забывайте, если, вернувшись, Лю Чэн застанет вас здесь, он вас убьет.
Стоу хотел что-то произнести, но она знаком велела молчать, легла рядом с ним и приникла губами к его губам.
* * *
Семь дней и семь ночей англичанин мог курить опиум и любить эту женщину. Опиум давал ему чувство полнейшей свободы, пробуждал волнующую чувственность и позволял странствовать во сне по запретному раю. У Чарльза Стоу было странное и неведомое дотоле ощущение, что ему дано увидеть воочию самые тайные свои фантазии, в каких он даже не смел себе признаться.
Лоан действовала всегда одинаково. У нее был поднос, на котором лежали длинная трубка, спица, коробочка с опиумной пастой и стояла спиртовка. Она зажигала спиртовку, брала спицей немножко опиума, разогревала его над пламенем, пока он не приобретал приятный золотистый оттенок, после чего клала в трубку и раскуривала ее. А затем подавала трубку англичанину и молча смотрела, как он курит. Остальное время они любили друг друга.
