Так я предавалась горестным мыслям, поглаживая голову отца, и прощала его за то, что он хочет сделать меня такой, какой я быть не желаю. Возможно, именно это выражение нежности на моем лице неправильно истолковал гондольер. Думая же о своем будущем женихе, я чувствовала только скуку. Каждый вечер, когда Френсис приходил на ужин, он начинал что-то бормотать про фабрику щелков в Бурано или про стеклодувные горны Мурано. Он считал, что они находятся в полном упадке.
Несмотря на собственную нечистоплотность, Френсис перенял от моего отца привычку указывать на грязь местных жителей, доказывая тем самым леность и ущербность венецианцев. Отец считал, что нам следует пожениться здесь, если, конечно, его торговая миссия принесет прибыль. Но вчера Френсис заявил, что не желает сочетаться браком в «папистской мыльнице» – так он назвал собор Святого Марка, – так как нашел человеческие экскременты в ризнице.
Мы с отцом прошли от пристани до маленького собора капуцинов рядом с Сан-Реденторе. Настоятельница ждала нас у входа, одетая в белое платье, оставляющее ее покатые плечи такими нее обнаженными, как у тех актрис, которых мы видели однажды ночью в Париже. Кажется, отец тоже вспомнил об этих дерзких женщинах, так как я поймала его восхищенный взгляд, скользящий по изгибу шеи аббатисы, когда та пропустила нас в изысканно убранный зал.
Если не считать высокой решетчатой стены, вздымающейся, подобно прутьям клетки, в конце комнаты, создавалось впечатление, что мы попали в банкетный зал дома какого-нибудь аристократа в Париже. Вдоль одной стены – дюжина молоденьких послушниц в прелестных белых одеяниях, девушки улыбались и толкались, подобно золотым рыбкам в аквариуме. Напротив стояли мужчины, перешептываясь с девушками через созданные специально для этих целей отверстия в решетке.
Настоятельница, хорошо говорившая по-французски, объяснила, что молодые девушки приходят в монастырь для получения образования, так как венецианские школы очень плохи, а венецианские девочки – одни из самых невежественных в Европе. Большинство из послушниц, сказала она нам, выйдут замуж за молодых людей, навестивших их сегодня.
Хотя я завидовала их точеным фигуркам и манере вести себя, столь легко привлекавшей внимание поклонников, послушницы казались запертыми в этой хорошенькой клетке, а их обожатели выглядели какой-то худосочной, бледнолицей группой. Френсис, по крайней мере, как и отец, был румяным от постоянной работы в поле. Haine прибытие прервало флирт, а несколько юношей повернулись послушать: их заинтересовало, как отец планирует простую свадебную церемонию для Френсиса и меня. Он сказал настоятельнице, что хотел бы, чтобы на свадьбе присутствовал священник его церкви, а сама церемония была проведена до объявления войны.
– Вы думаете, в Венеции разразится война? – улыбнулась аббатиса последнему замечанию.
Отец вынул маленькую коробочку с лекарством, купленным в небольшой аптечной лавке, и насыпал порошок себе в ноздри.
– Молю Бога, чтобы я ошибся, матушка, – сказал он. – Но боюсь, что Наполеон не оставит неотомщенным восстание Вероны против его армии. К тому же его вдохновляет слабость Венеции. Опять же ваш сенат уступил просьбам Бонапарта наказать венецианцев, сопротивляющихся французам.
Настоятельница сидела очень тихо, как будто не веря ни единому слову, сказанному отцом, а затем рассмеялась звонким, заливистым смехом.
– Вы, американцы, просто ужасающе серьезный народ, – сказала она. – Месяц спустя, когда ваша дочь уже будет пребывать в законном браке, мы вместе посмеемся над этим предсказанием.
На этом беседа закончилась, и настоятельница провела нас сквозь длинный зал в еще одну решетчатую комнату, а затем в следующую, и так до тех пор пока мы не пришли в библиотеку. Она вытащила тетрадь и перо и сделала несколько замечаний касательно цены церемонии, тогда как отец нетерпеливо ждал, вертя локоны парика между пальцами. Я предположила, что он размышлял о судьбе своей миссии, и решила не думать о политике сегодня, предпочтя бродить по залу, наслаждаясь видом из окна библиотеки. Оно выходило на прелестный огороженный дворик, и я была поражена, увидев там синьора Казанову, гревшегося на солнце в своем поясном корсете. Рядом молодая монахиня стирала одежду в корыте. На изгороди позади Казановы кучей висели белые предметы одежды, подобно сугробу. Остальные вещи были рассыпаны по веткам и кустам. Хотя корсет больше подошел бы для старой графини, я невольно засмотрелась на этого привлекательного пожилого джентльмена, сидящего между шестами бельевых веревок в своем белом нижнем белье, в то время как прачка стирала его одежду.
И вдруг в отдалении я увидела яркую вспышку света, а затем друг за другом раздалось несколько громких, мощных взрывов – настоящая канонада. Сперва я подумала, что начался шторм и это шумят волны, разбивающиеся о пляжи Лидо. Но потом во двор с криками вбежала монахиня, и уже целая армия их набилась в зал за библиотекой, окликая друг друга по-итальянски испуганными голосами, в которых чувствовался какой-то благоговейный страх.
Отец, я и настоятельница вместе поспешили к центральному входу, где уже собралась большая толпа. Зеваки глазели на два военных корабля возле входа в гавань. К счастью, они были еще далеко.
– Наши солдаты атакуют французскую канонерскую лодку. – Голос настоятельницы больше не звучал весело и по-детски, и мы стояли безмолвно, погруженные в мрачные предчувствия. Я не могла не думать, что теперь, когда в Венецианскую республику пришла война, для свадеб времени в церквях не будет.
3 мая 1797 года
Будет война, и будет свадьба.
Происшествие в Лидо, свидетельницей которому я была в тот день вместе с отцом и настоятельницей, решило судьбу Венеции, как и предсказывал мой отец. Наполеон только и ждал такой возможности. Пули венецианских солдат из крепости Сент-Андреа около гавани убили четырех французских моряков и их капитана, Жана-Батиста Логье. Его застрелили, хотя капитан кричал снова и снова через рупор, что сдается. Вечером отец сказал Френсису и мне, что венецианцы не осознали всей мстительной решимости генерала Бонапарта. Но вслух он никому такое, конечно, говорить не станет.
В подобной ситуации мало что можно было сделать. Сенат принес официальные извинения за инцидент, но мой родитель говорит, что это не удовлетворит Наполеона. Он надеется вытрясти денежки из сундуков горожан для оплаты своего похода в Австрию. Уверена, что отец прав, наверняка дело обстоит именно так.
Вчера отец сказал мне, что свадьба состоится 4 июня, в Троицу, в монастыре капуцинов. До чего же жестоким оказалось мое разочарование. Пожалуй, единственная моя здесь радость – это Финетт, фокстерьер синьора Казановы, который всегда прыгает от счастья, встречая меня.
На закате я решила прогуляться с собачкой по площади Святого Марка и, сама не знаю почему, начала подниматься на колокольню. Финетт бежала впереди. Мне казалось, она надеется, что синьор Казанова будет ждать нас внутри, но там не оказалось ни души, за исключением двух ищущих вход французских солдат во фригийских колпаках. Когда я проходила мимо них с собакой, они отпустили несколько язвительных комментариев касательно моего роста, не зная, что я все понимаю. Завидев стаю голубей, я принялась кормить жадных птиц, дерущихся за крошки, подзывая их: «Cochon! Cochon!» Слово «свинья» было предназначено не для птиц, а для солдат. Подействовало: их смех за моей спиной резко прекратился.
