— Видишь ли, Йоэль, — сказала я, — конечно, я могла бы сейчас с тобой переспать. Но дело в том, что в последнее время я, как бы это поточнее сформулировать… стараюсь обуздать свою натуру, что ли, понимаешь? Подчинить, так сказать, страсти долгу…
— Мелкобуржуазная верность мужу и семейному очагу? — съязвил он, не скрывая обиды.
— Нет, — возразила я. — Просто, как говорит моя тетя, пытаюсь быть человеком. Порядочным человеком.
Неожиданно начался сильный дождь. Вода стояла сплошной стеной. Мы вернулись в гостиную. Йоэль принес альбом, включил электрообогреватель, и я разделась. Мне почему-то захотелось вдруг шокировать его своим растолстевшим на двадцать килограммов и постаревшим на двадцать лет телом.
— Как видишь, все мои прелести заросли жиром.
Я ждала, что Йоэль вздрогнет и в глазах у него мелькнет отвращение, но он не вздрогнул.
— Глупости, — буркнул он, — ты красивая. У тебя тело красивой зрелой женщины. — И погрузился в работу.
Вот и Яир тоже все время так говорит. Твое тело, говорит, это прекрасное создание природы. Но мне почему-то в это не верится. Если бы Йоэль упомянул сейчас Рубенса или Тициана, я бы его, наверное, задушила. Но он не упомянул. Он сидел и рисовал, не говоря ни слова. Когда он отрывался от бумаги и смотрел на меня, в его глазах отражалась раскаленная спираль обогревателя. Я лежала на диване, курила, пила вино и чувствовала, что все больше и больше пьянею. Воздух приятно ласкал мою кожу, тепло обогревателя и взгляд Йоэля убаюкивали меня. Тело красивой зрелой женщины. А может, мне и в самом деле стоит им гордиться? Может, мое время еще не ушло? Через несколько лет мое тело начнет изнашиваться и техобслуживание придется делать чаще. Гормоны, кальциевые добавки в пищу, ежегодная рентгеноскопия, очки для чтения, операция на деснах, удаление матки, инсульт, болезнь Паркинсона, дом престарелых… Симона де Бовуар была права. В конечном счете все решает за нас наше тело.
— Слушай, — сказал он внезапно, — а который час? Я совсем забыл, у меня же урок. Только прошу тебя, никуда не уходи. Возьми себе что-нибудь в холодильнике. Правда, у меня там, честно говоря, не густо. — Он смущенно улыбнулся. — Холодильник холостяка, так сказать. Но мне будет очень приятно, если ты все еще будешь здесь, когда я вернусь.
Он пошел в ванную бриться, а я, как была, голая, отправилась вслед за ним.
— Слушай, Йоэль, — сказала я, присев на край холодной ванны, — а как тебе это удалось? Я имею в виду, как тебе удалось задушить в себе веру в свое великое предназначение? Как ты вообще смог примириться с тем, что…
— Не знаю, — ответил Йоэль, намыливая щеки. — Примирился, и все тут. Стараюсь быть обыкновенным человеком. Или как ты там говоришь? Подчинить страсти долгу? Вот именно. Одним словом, пытаюсь найти компромисс. Между мечтами и реальностью. Между прочим, это ничуть не легче, чем быть Пикассо, а может быть, даже и сложнее. У меня, кстати, это довольно плохо получается.
— А может, мне надо было выбрать другую профессию? — подумала я вслух. — Психологом стать, например, как твоя дочь. Или там, не знаю… врачом. Помогала бы людям. Пользу бы какую-то приносила. А так… Ты же сам говорил, что из меня Пикассо не выйдет. Ты считал, что только из Наоми выйдет.
— Наоми не хватало амбиции и умения себя подороже продать, — сказал Йоэль и стал растирать на щеках лосьон.
«Раньше, — подумала я, — в лосьоне необходимости не было. Чтобы охмурить ученицу, хватало и запаха стирального порошка».
— И вообще, — сказал он. — Как ты уже знаешь, чтобы добиться успеха, одного таланта мало. Да и Пикассо был только один. А кстати, где она сейчас, эта твоя Наоми? Ты с ней все еще общаешься?
— Нет, — сказала я, — Наоми исчезла. Десять лет назад. Она посещает меня только во сне. Как будто уже умерла.
Вообще-то это я сама дала ей исчезнуть. В моих снах у нее все те же живые глаза, прекрасные волосы и костлявые руки подростка. Поначалу мы обе страшно смущаемся, но затем становимся такими же, как раньше. Как тогда, в Америке, когда мы ехали с ней в автобусе из Нью-Йорка в Новый Орлеан…
— Кстати, — снова заговорил Йоэль, — я тут недавно одного мальчика из вашей группы встретил, и он мне что-то про нее рассказывал. Только вот не помню, что именно. То ли ударилась в религию, то ли пыталась покончить с собой, то ли переехала в Нью-Йорк… Забыл. Старческий склероз, наверное.
Он взял мое лицо своими пахнущими лосьоном руками и поцеловал в губы.
— Мне пора. Вернусь вечером. Никуда не уходи.
Стук хлопнувшей двери. Шаги на лестнице. Звук закрывающейся дверцы машины. Все еще ездит на «Бубулине»? Вряд ли.
Я вернулась в гостиную, допила вино из обоих стаканов и пошла взглянуть на его спальню. Старый стенной шкаф. Семейная кровать с одной подушкой. Пуховое одеяло без пододеяльника. Постель стареющего в одиночестве мужчины. Я легла на кровать. Простыню и наволочку с выцветшими оранжевыми цветочками я помнила еще по улице Роза Кармеля. Они пахли точно так же, как когда-то пахли его фланелевые рубашки. Слегка кисловатым запахом. Разумеется, я вполне могла бы с ним переспать. По крайней мере, один раз. Каждая замужняя женщина имеет право на один раз. Я представила себе, как он лежит подо мной. Его член, губы, привкус лосьона во рту… Потом я представила его таким, каким он был двадцать лет назад. Он валит меня на пол, переворачивает на живот, стаскивает джинсы… Затем я мысленно перевернулась на спину, закинула руки за голову, и на меня лег Яир. Он пристально смотрел мне в глаза, а его руки крепко сжимали мои запястья. Наконец я встала на четвереньки и взяла член Яира в рот, а Йоэль в это время вошел в меня сзади. Я просунула руку между ног и стала себя ласкать. Мое тело извивалось от наслаждения, и мне хотелось, чтобы это длилось вечно, но тут я почувствовала, что больше сдерживаться не могу, и по телу пробежала сладкая судорога…
Почему мое тело решило устроить себе праздник именно здесь и именно сейчас? Не знаю. У тела — свои законы.
Когда я проснулась, был уже вечер. Я сходила в туалет, опорожнила переполненный мочевой пузырь, оделась и пошла к холодильнику. Он был почти пуст. Кроме начатой пачки творога, смерзшейся питы, двух бутылок белого вина и бутылки водки, в нем ничего не было. Я разморозила питу в закопченной, давно не мытой электрической печи, намазала ее творогом и набросилась на нее со звериным аппетитом выздоравливающего. Потом открыла бутылку вина, пошла на балкон и села с ногами в плетеное кресло. Серое, тяжелое от воды одеяло туч, еще недавно застилавшее весь небосвод, стало дырявым, и сквозь эти дыры просвечивали голубовато-белые, по-летнему невесомые облака, края которых сияли так, что было трудно смотреть. У горизонта, над морем, серебристым, как рыба, раскрылся потрясающий веер закатных лучей. Я жадно вдыхала соленый воздух моря и пряный запах земли после дождя и пила, пила, пила, пила, пока не почувствовала, что совершенно пьяна. Облака плыли прямо на меня и принимали самые причудливые очертания. Улыбающаяся собачья морда. Мальчик и девочка, сросшиеся, как сиамские близнецы. Старик с крыльями. Локоны Наоми, превращающиеся в «Сотворение человека» Микеланджело. Слон в бейсболке. А может, это вовсе и не слон, а сам Бог…
