Отчего это он так уверенно толкует волю Создателя? Неужели Господь менее проницателен, чем Исаак, который сразу разглядел в ней женщину?
Монах снял два ключа с висевшей на стене массивной доски, на которой красовалось множество связок. Они спустились вниз.
— Забери своего осла. На нем что, все твои пожитки?
Жанна кивнула и не стала говорить о сурже. Она забрала стоявшего у ворот Донки и возвратилась. Монах и Жанна обогнули угловое здание и пошли вдоль огорода. Какой-то монах рыхлил землю между грядами ранней капусты. По пути Донки наложил две лепешки. Звук их падения на землю привлек внимание Дома Лукаса. Он остановился, взял у огородника грабли и отнес лепешки к куче перегноя.
— Гляди-ка, от этого ослика есть польза, — удовлетворенно проговорил он.
Они направились к приземистому строению, располагавшемуся прямо за огородом. Монах открыл створку широких ворот, и Жанна увидела трех лошадей неизвестной ей породы. Две были гнедыми, а третья бурой. Все три повернули головы и уставились на пришедших. Особенно их заинтересовал осел. Донки выгнул шею, и Жанна вдруг испугалась того, что лошади и осел не поладят. Страх ее быстро прошел, ибо монах пересек конюшню и с грохотом открыл дверь, за которой виднелось пустое помещение, по-видимому служившее сеновалом: охапки соломы и сена еще валялись у стены.
— Вот здесь ты и твой ослик можете провести ночь, — сказал монах.
Помещение освещалось только светом, проникавшим через отдушину.
— Женщине не подобает бродить по аббатству, — важно сказал Дом Лукас, — тебе придется оставаться здесь.
— Вы меня запрете?
— Нет.
Монах открыл еще одну дверь, которая, как оказалось, выходила в поле.
— Ты можешь выйти отсюда и прогуляться. У тебя есть еда?
Жанна с извиняющимся видом покачала головой.
— Кто-нибудь из братьев принесет тебе миску супа, хлеб и воду. Завтра я решу, в какую обитель тебя отправить. Помолись перед сном Богу и поблагодари Его, что Он даровал тебе кров на ночь.
Монах направился к двери в перегородке, вышел и запер ее с прежним грохотом.
Так вот он, значит, какой, Париж.
Жанна вышла справить нужду в поле, а потом перетрясла две охапки соломы, надеясь соорудить из них постель поудобней.
Четыре раза пробил колокол.
Жанна снова вышла посмотреть на небо и поле. Никогда в Ла-Кудрэ никто не попрекал ее одеждой и не давал столь откровенно понять, что она всего лишь женщина. Работа на ферме и в поле касалась всех одинаково, и если пахота приходилась на долю мужчин, то это оттого, что они были покрепче.
Здесь же она оказалась в мире мужчин. Жанна пожалела о том, что обратилась в это аббатство. Лучше было бы просто бродить по улицам в надежде на удачу. Звон к вечерне застал ее в колебаниях между разочарованием и безрассудной надеждой.
Загремел замок, и дверь, ведущая в конюшню, отворилась. Оттолкнув ее ногой, вошел монах с миской супа и хлебом в одной руке, кувшином в другой. Он украдкой посмотрел на Жанну, поставил все на землю, вышел и запер за собой дверь. Казалось, что он боялся лишний раз взглянуть на девушку.
Она съела весь суп и хлеб, потом попила воды, оставив немного, чтобы смочить тряпицу, в которую было завернуто масло. Донки утолял голод разбросанной повсюду соломой.
Потом при помощи тяжелой палки Жанна заперла дверь в поле, достала из корзины одеяло, закуталась в него и улеглась. Она вытащила из кармана плаща зеркальце и в последних лучах заходящего солнца посмотрела на свое отражение. Ей почудилось, что она вновь рождается на свет.
Жанна перебирала в памяти все, связанное с Исааком. Она не сомневалась, что они еще встретятся. Теперь ей предстояло отыскать двоих — его и Дени.
Вскоре она погрузилась в глубокий сон.
7 Бегство от добродетели
Утром снова загремел замок. Жанна уже проснулась и предусмотрительно спрятала зеркальце в карман плаща. В двери появился все тот же монах с кружкой молока в руках. За ним шел Дом Лукас.
— Ты уже помолилась? — спросил он у Жанны.
Он строго посмотрел на нее. Жанна осторожно кивнула. Она лгала, ибо не произнесла сегодня ни слова на латыни.
— Я принял решение, — объявил Дом Лукас. — Ты отправишься к нашим сестрам, монахиням-кордельеркам. Это лучшее место для того, чтобы сберечь твою добродетель до свадьбы или до того дня, когда с их согласия ты решишь принять постриг.
Это прямо невероятно, вот так взять и решить все за нее! Разве монахи и стражники — это одно и то же? Монах подал Жанне кружку, а Дом Лукас вручил ей клочок бумаги, который достал из кармана.
— Ты передашь это от меня матушке Елизавете, настоятельнице обители.
Жанна поставила кружку на землю и взяла письмо. Читать она все равно не умела, так что и притворяться не стоило. Кроме того, эти люди уж точно пишут все на латыни.
— Брат Батистен покажет тебе дорогу. Да пребудет с тобой воля Божья, — сказал Дом Лукас и вышел.
Брат Батистен посмотрел на Жанну остекленевшим взглядом.
— Я жду, когда ты допьешь молоко, — произнес он.
Жанна поспешила покончить с завтраком и протянула монаху кружку. Тот поставил ее в миску, водрузил сверху кувшин и объяснил, как дойти до женской обители ордена кордельеров. Путь был недолгим, но идти предстояло через поле, ибо монах и мысли не допускал, что девушка снова окажется на земле аббатства. Выйти надо тотчас, чтобы он мог запереть наружную дверь. Ее просто-напросто выставляли вон.
Жанна сложила одеяло и спрятала его в одну из корзин. В поле она вышла в самом скверном настроении. Идти к кордельеркам? Вряд ли ей уготован там лучший прием, чем в аббатстве. Но, быть может, женщины окажутся добрее к сироте?
Жанна добралась до цели к самому концу службы. Под звон колоколов из храма выходила вереница женщин в коричневых платьях, символически подпоясанных шнуром с тремя узлами.[9]Их лица были почти скрыты капюшонами, а под платьями угадывались изможденные тела. Голые ноги монахинь были обуты в сандалии. Жанна спросила одну из сестер, где ей найти настоятельницу, — та оказалась рядом. Она уставилась на девушку и спросила:
— Что делает юноша в нашей обители?
— Я не юноша, — твердо ответила Жанна. — Я девушка, и меня послал Дом Лукас из аббатства Сен-Жермен-де-Пре.
В этот миг настоятельница откинула капюшон, и Жанна едва удержалась от смеха: матушка Елизавета оказалась точной копией кузнеца Тибо. Даже усы были на месте. Жанна вытащила из кармана письмо. Настоятельница взяла его и развернула с разгневанным видом.
