Люди процветали. Короли Дракона балансировали на грани вымирания.
Сенаторы Индранан не упускали ни малейшей возможности поспорить с Малнефоли. Впрочем, он не списывал это на их телепатию, которая тревожила всех. Они просто не хотели признавать его слов, по причинам, которые он так и не мог определить. Личным? Политическим? Из желания манипулировать эмоциями, которые он держал под контролем?
За ними шли сенаторы клана Гарнис. Бесполезные. Они практически всегда молчали — даже их Юность. По сравнению с организованным, даже сильным правлением других четырех кланов, Гарнис нечего было предъявить. Потерянные. За двадцать лет Мэлу ни разу не удалось определить, чем обусловлено их невмешательство на собраниях Совета — их способом управления кланом или недостатком сил на то, чтобы поддержать любую точку зрения. Но во что-то же они верили.
Ему хотелось пройтись — или спустить дождь молний на тех, кто ему противостоял. Слишком темпераментный для Гивы. Он с самого начала это знал. Медленно кипящая ярость дрожала в нем от каждого несказанного слова, от каждого несделанного шага. Он загнал свою ярость поглубже внутрь. Никто не сможет его унизить. При всех сомнениях в законности его должности, сам Мэл знал правду. И был полон решимости вывести свой народ из этого кризиса.
— Все мы знаем, что муж Нинн был убит. Никто с тех пор не видел ни ее, ни ее сына. Это письмо — первая весточка от нее. И, Дракона ради, половина письма написана ее кровью.
За столом зашумели, споря, осознавая его слова, превращая их в оружие, которое можно будет использовать против своих соперников.
Астер хранит секрет нашего выживания, но такой ценой?
Слова Нинн преследовали его днем и ночью. Даже ярость горных ветров звучала для него голосом плененной кузины. Ее голос был так громок, что заглушал даже тиканье его мыслей, напоминавших, что у Королей Дракона заканчивается время.
Его тетя, Леоки, сбежала с мужчиной из клана Пендрей. Возможно, однажды она и могла бы вернуться обратно в клан Тигони и быть принятой, особенно если бы Мэл все еще был Гивой. Леоки умерла при родах. Нинн убила ее.
Боль потери до сих пор жгла его изнутри. С тетей у него разница в возрасте всего пять лет — она была ему как сестра. Слишком многого он лишился в тот день. Леоки погибла. Нинн была приговорена к процессу, который закупорил ее опасные силы. Она стала практически человеком, так что решение об обучении в Штатах принадлежало ему, и внедрить эту мысль в ее сознание было предельно просто. Пару недель спустя Нинн была уверена, что идея с Америкой принадлежит ей самой.
А брак с человеком... Это был конец Нинн как одной из Королей Дракона.
Он боролся тогда с Советом. Боролся даже с самой Нинн, в надежде что она одумается и вернется домой. И был лишь один хороший момент в той сложной истории их отношений. Нинн впервые за долгие годы казалась искренне счастливой. И даже когда Совет огласил свой вердикт, она вела себя как женщина, которую освободили от тяжкой ноши.
Вот только она не знала, что эта ноша осталась в ее сознании.
— Ничего другого я и не ждал услышать от Вора и лгуньи! — завопил Юность Пендрей.
— Тихо! — Голос Мэла раскатом грома пронесся по широкому круглому залу. — Вы избалованные дети, а не сенаторы. Я буду действовать без согласия этого Совета, если ваше участие ограничится детскими оскорблениями.
— Действовать без нашего согласия? — Юность Сат, казалось, был готов использовать свой стул в качестве оружия, настолько ему хотелось ударить Мэла или Юность Пендрей.
Мудрость Тигони прочистила горло. Только она была способна остановить такой накал злости простым движением брови. Юности Пендрей и Сат продолжали жечь взглядами, но один переключился на столешницу, а другой на складки рукавов своей мантии.
Мудрость Тигони когда-то звалась Хобик и приходилась Мэлу приемной бабушкой, только поэтому она была единственной из сенаторов, кого он мысленно продолжал называть по имени. Они не были кровными родственниками, но выглядели весьма похоже: густые прямые волосы цвета бронзы и глаза настолько синие, что казались черными в слабом свете зала Совета. Элегантные, как всегда говорили о Тигони. Культурные. Грациозные.
Еще одна причина, по которой их не принимали всерьез во времена войн.
Мэлу стало смешно. Его люди обучали битвам греков и римлян. Они учили, как возводить города и защищать их. В этот миг треск статического электричества подсказал, что оно сложилось в искры в его крови, теле, в воздухе вокруг него. Если он позволит себе потерять концентрацию, эти искры соединятся в страшный поток кинетической энергии. Он превратится в живую турбину.
Не сейчас. Возможно, никогда.
Он едва заметно кивнул бабушке.
Хобик окинула взглядом остальной Совет.
— Безотносительно к тому, благословил ли Дракон дитя Нинн, два других человеческих картеля являются для нас независимыми источниками информации. Они открыто завидуют приобретениям доктора Астера. Исходя из времени ее похищения, мы можем заключить, что причастность Астера несомненна. Зачем он стал бы удерживать их, не будь пленники важны?
Эта логика внезапно оказалась ключом к концентрации внимания Совета. Мэл был слишком на взводе, чтобы додуматься до этого самому.
Он глубоко вдохнул разреженный горный воздух и мысленно поблагодарил Хобик за то, что она успокоила сенаторов. На время.
Нинн была кусочком мозаики, пропавшим из его жизни после ее отъезда в Штаты, а затем навеки потерянным после ее брака. Она никогда не видела в нем мужчину, с которым ее разлучили. Она видела в нем друга. Хуже того, с тех пор он был одержим ею. Она была тем первым и единственным этапом его жизни, когда он поддался требованиям Совета. И в результате он никогда не видел ни ее мужа, ни сына. Очевидно, столь сильным было ее отвращение к нему.
А теперь он получил письмо. Возможно, последнее в ее жизни. Исчезновение Нинн дало повод заставить Совет вмешаться. Он слишком долго ждал подобной возможности.
Мэл прочистил горло. Пришло время подвести собрание к главному.
— Более того, меня известили о существовании подпольной сети Королей Дракона. Они работают тайно и не подчиняются своим кланам. Помимо этого они пересекают границы кланов. Не признают политики. Не делают никаких различий, кроме отличия нашего народа от людей в целом.
Эти слова были встречены возгласами удивления и недоверия. Каждый сенатор считал, что он или она обладает полным контролем над своей территорией и крайне бюрократичными правительствами своих стран. Они наверняка думали, что ни один их подданный не осмелится нарушить многовековые традиции клана и избежать заранее определенного предназначения.
Управлять собраниями Совета, проводимыми два раза в год, становилось все труднее. Никто не хотел поступаться личной выгодой ради общего блага.
