— Тебе не кажется, что нам стоит поговорить без свидетелей, Дэвид?
Дэвид поворачивается и гордо удаляется в свой кабинет. Ему приходится поднимать плечи, чтобы передвигать зад и ноги. Он обходит свой стол и садится.
— Нельзя так запросто заглядывать ко мне. Я же тебе говорил. Звонишь, даешь номер, и я с тобой где-нибудь встречаюсь. Где пожелаешь. Если же тебе приспичило прийти сюда, если у тебя срочное дело, сначала звони. Ты даже не представляешь, кто может оказаться у меня в кабинете!
— Мне казалось, ты сказал, что это неважно, — заметил Винс. — Что я не стою того, чтобы меня убивать.
Он вздыхает.
— Ну, хватил через край.
— Ясно. Я вчера слегка не в себе был. — Винс смеется над собой. — Накинулся на паренька, который сидел в машине у моего дома.
— Господь всемогущий, Винс…
— Нет, все в порядке. Я его не тронул. Хороший пацан. Ждал свою подружку. Она как раз пыталась улизнуть из дома. Это заставило меня понять, что ты прав. Я действительно стал параноиком, будто по-прежнему живу старой жизнью. Но я не там. Я здесь. У меня новая фамилия, новая жизнь. И она должна… она должна стать лучше, чем четыре года назад.
Дэвид слушает, не высказывая своего мнения.
— В том смысле, что нет причин, по которым я не могу… ну, понимаешь, стать частью событий. Может, восстановиться в институте? Или жениться? Детей завести? Вступить в загородный клуб? Что-то в этом роде. Я неглуп. Могу освоить все, что захочу, верно?
Дэвид улыбается.
— Уже присмотрел какой-то конкретный загородный клуб?
Винс переводит взгляд на картину в раме над его стулом.
На портрете Джимми Картер кажется еще более несчастным, чем давеча на экране. Винс кивает на него.
— Тебе, наверное, нужно быть на стороне рулевого, да?
— Это ты о чем?
— О президенте. У тебя, наверно, будут неприятности, если ты пойдешь со мной сегодня вечером на встречу с сыном Рейгана?
Дэвид оглядывается через плечо, словно впервые видит портрет Картера.
— Я могу голосовать, как мне заблагорассудится, Винс.
Винс кладет газетную вырезку на дубовый стол Дэвида. Мелкий заголовок гласит: «Сын Рейгана отправляется в Спокан».
— Сегодня в девять вечера. В ресторане Кейси на Монро.
Дэвид отталкивает вырезку.
— Я не могу с тобой туда пойти, Винс.
— Само собой, — кивает тот, складывает вырезку и прячет в карман.
— Прости, но это было бы…
— Ничего страшного.
— Впрочем, я рад, что ты интересуешься политикой.
Винс подается вперед.
— Об этом не говорят в программе защиты свидетелей. Тебе возвращают право голосовать, а что если ты никогда… — Он отстраняется. — В моем районе этим делом интересуются одни придурки. Политики платят профсоюзам и церкви, чтобы те обрабатывали свою паству. А городское управление и муниципальный совет — это всего-навсего еще две шайки, запустившие руки в твой карман. Никто не голосует. Чего напрягаться? Но теперь… — Винс чувствует, что поток его мыслей отклоняется в сторону. — Видишь ли, я пытаюсь понять… — Он подается вперед. — Дэвид, как ты думаешь, за кого голосовать?
Дэвид устало смотрит на него.
— Винс, иди домой.
Винс кладет «Устройство Дантова ада» на прилавок.
Маргарет, подслеповатой продавщице «Форзаца», лет шестьдесят. Она седая и тощая, как палка, носит платья в фольклорном стиле, на шее цепочка, прикрепленная к очкам. Она стоит за прилавком, усыпанным суперобложками книг и самодельными закладками, а за ней большая комната, до потолка забитая темными рядами книг. Маргарет смотрит Винсу в глаза и как будто понимает, что его постигла неудача. Она прикладывает руку к сердцу.
— Ой, нет. Что случилось, мистер Камден? Переборщили мы с этой афроамериканской литературой?
— Не знаю, переборщили или нет, Маргарет. Знаю только, что ее эта книга не заинтересовала.
Маргарет снимает круглые очки и качает головой.
— Только не падайте духом, мистер Камден. Это еще не поражение. Запомните: завоюй разум, а сердце подтянется. — Она выходит из-за прилавка. — Или есть другой способ?
Винс идет следом за ней к полке, на которой по алфавиту стоят книги в мягких обложках.
— Вся прелесть в том, что есть другие книги, — подбадривает Маргарет. — Всегда есть. Давайте начнем сверху, ладно? — Глядя из-под своих бифокальных очков, она цокает языком. — Наверное, экспериментальная литература оказалась слишком заумной, мистер Камден. Я знаю, что нам надо — что-нибудь романтическое и захватывающее. Эпопея!
— Вообще-то, — вмешивается Винс у нее за спиной, — я бы взял что-нибудь про политику. У вас есть что-то по этой теме?
Она не оглядывается.
— О, политический роман. Чудненько. Может, Роберт Пенн Уоррен?
— Я бы предпочел нехудожественную литературу.
Маргарет резко замирает и оборачивается.
— Но ваша девушка сказала, что любит романы.
— Оказалось, она участвует в избирательной кампании одного человека. И я подумал…
— В избирательной кампании? — оживляется Маргарет. — Она активист избирательного штаба? Что ж. Сознательная особа. Чудненько, мистер Камден. Видимо, серьезная девушка.
— Она блондинка.
Шутку Маргарет не улавливает.
— Может, что-нибудь по теории управления? По выборной политике? Сборник репортажей с избирательных участков? Эссе?
— А что у вас есть о президентских выборах?
— Ах, да. Самое время. Легкая тема. Идеальный повод начать многозначительный разговор. Очень хорошо, мистер Камден. Хитро.
В Маргарет не больше ста пятидесяти сантиметров роста. Она двигает стремянку вдоль стеллажа, просматривая высокие стопки сборников и биографий. Винс идет за ней. Она протягивает ему книги. «Страх и ненависть в избирательной гонке 1972 года». «Как делали Президента 1960 года». «Как продавали Президента 1968 года».
Винс разглядывает книги.
— Которая из них подскажет мне, за кого голосовать?
И опять она, сосредоточившись, не понимает шутку и, не отвечая, продолжает подавать ему книги. Винс окидывает ее, качающуюся на стремянке, взглядом.
— Маргарет, вы заняты сегодня вечером? — Она молчит, и Винс продолжает. — Хочу пойти на встречу с сыном Рейгана. Не желаете присоединиться?
Маргарет замирает и оборачивается, спускается по ступенькам и подает ему объемистый том: «Тысяча дней» Артура Шлезингера. Потом мило улыбается.
— Рейгана? Да что вы, мистер Камден. Я этих змеев-республиканцев боюсь, как огня.
