Дюпри косится на Камдена. Рот Винса полуоткрыт. Он смотрит так внимательно, словно это все происходит с ним самим.
— Я оденусь, и поедем, — тихо говорит Дюпри.
Винс кивает, не отрываясь от экрана.
Дюпри возвращается в джинсах и свитере. Он держит наручники за спиной, надеясь, что Винс не заметит их, хотя сам не понимает, почему это так важно. Дебби видит наручники и удивленно поднимает брови. На экране уверенный в себе Рейган фонтанирует эмоциями. «Меня не пугает то, что ждет впереди. И я думаю, американский народ это тоже не пугает…» Черные волосы разделены на пробор справа, запонки поблескивают на выглядывающих из рукавов темного костюма манжетах отглаженной белой рубашки. В нем уже больше от президента, чем в побежденном им сопернике. Тощая Нэнси сияет у него за плечом. «Вместе мы совершим то, что нужно. С нами Америка воспрянет снова». Он поднимает большой палец, обращаясь к толпе сторонников, те размахивают транспарантами с фамилией Рейгана, дождь конфетти обрушивается на актовый зал гостиницы.
История — это воспоминания, которых у тебя еще нет. История — это круг взлетов и падений, взлетов и падений. И как только что-то происходит, ты уже не можешь вспомнить времени, когда не предчувствовал это, когда ожидал результата, отличного от того, который имеешь теперь. Рейган машет рукой. «Даже если бы кампания была нервной и захватывающей, как мы предполагали, это ничего не изменило бы. Это самый унизительный эпизод в моей жизни».
Наконец Винс откидывается на спинку дивана. Поднимает взгляд и улыбается.
Дюпри не может разобрать выражение его лица — то ли он решил сдаться, то ли уловил иронию.
— Что?
— До меня только что дошло: меня же обвинят в афере с кредитками.
Это вряд ли, думает Дюпри. Но он не хочет, чтобы Винс передумал говорить, поэтому отвечает:
— Послушай, если будешь нам содействовать, если ты не соврал насчет своего дружка Рея, кто знает… может, уже через годик-другой выйдешь на свободу. А может, и того раньше.
— Да знаю, знаю, — кивает Винс. — Но уголовное пятно на мне останется.
И снова ироническая ухмылка.
— Да, — выжидательно соглашается Дюпри. — И…
— Ничего… ничего. — Улыбаясь, Винс поворачивается к телевизору. На экране мешанина из конфетти, воздушных шаров и флагов, а в центре всего этого стоит почти семидесятилетний человек, который клянется освободить свой народ от страхов и опасностей, чтобы люди перестали чувствовать себя ничтожными и уязвимыми. Он смело обещает повести их в прошлое.
Винс отворачивается.
— Слушай, а кто же я все-таки: ворона или озеро?
— Не знаю, — отвечает Дюпри. — Наверное, и то, и другое.
— Так я, в общем-то, и думал, — соглашается Винс.
— Готов?
Он встает, подставляет запястья и начинает жить.
