вас [школа] не работает?
Мизиппус. Потому что Пандульф устроит сегодня огромную трапезу для всех магистров в честь получения им магистерской степени.
Планетес. Ух, сколько будет выпито?
Мизоспудус. Гораздо больше будут жаждать.
Мизиппус. У меня есть астуриец [116].
Филиппус. И у меня конь достойный, купленный (арендованный?) у одноглазого обманщика [117].
Мизоспудус. Я и Планетес поедем в повозке, остальные, если угодно, или последуют за нами пешими, или против течения будут грести сами.
Планетес. Вернее, лошади потащат.
Мизоспудус. Как приятно будет, ведь нам путь по земле больше нравится.
Филиппус. Эй, парень, взнуздай и оседлай мою лошадь. Какого черта (quid malum) [118] ты маленькой лошадке вставляешь «волчьи зубы»?[119] Дай скорее ту легкую уздечку с полыми шариками,
Мальчик. Ой, у нее (лошади) нет ни удил, ни уздечки.
Филиппус. Если бы я знал, кто ее укрощал, я бы укротил его самого.
Мизиппус. Чего теперь не скажешь в возбуждении?
Филиппус. Хлеб на обед [120]. Возьми, откуда сможешь, приладь.
Мальчик. Подумать только, в общих школах ты ищешь или лошадей, или снаряжения для лошадей.
Филиппус. Добавь в таком случае из этой веревки чего недостает.
Мальчик. Будет уродливо.
Филиппус. Пусть так, дурак, кто увидит вне города.
Мальчик. Нагрудный ремень раскрыт.
Филиппус. Поправь стягивающий язычок.
Мальчик. Не имеет подхвостника [121].
Филиппус. Не нужно.
Планетес. Большой и умелый всадник! Седло до шеи соскользнет, и лошадь тебя скинет головой вниз.
Филиппус. А мне что? Дорога больше грязью покрыта, чем каменистая. Я окажусь в грязи, [но] не обагрюсь кровью. Но если все это должно быть приготовлено, мы отсюда не уйдем до вечера. Приводи лошадь, как бы ни была она снаряжена.
Мальчик. Готова, поднимайся. Ой, что ты делаешь, ставишь первой правую ногу при подъеме на лошадь!
Филиппус. Значит, и ту и другую?
Мальчик. Левую. И поводья держи левой рукой, правой хватай эту ветку, которая будет вместо шпор.
Филиппус. Не надо, вместо шпор у меня будут пятки.
Мальчик. Вы видите Таврею Вибеллия или того, кто с ним сошелся в битве, Азеллу [122]?
Филиппус. Долой историй, [когда мы] в полной готовности. Где остальные?
Мальчик. Идите, я буду сопровождать вас пешком.
Мизиппус. О, строптивая трясущаяся лошадь! Все кости мне разобьет, прежде чем мы достигнем города.
Филиппус. Какое, к черту, это твое седло, думаю, [это] вьючное седло для ослов.
Мизиппус. Немного меньше.
Филиппус. За сколько, за сколько [куплено]?
Мизиппус. За 14 турских монет.
Филиппус. Я бы не купил за столько саму лошадь вместе с ее кормом и одеждой. Мне кажется, это не верховой конь, не оседланная лошадь, но упряжная лошадь, идущая под ярмом или вьючная. Заметь, пожалуйста, как спотыкается она или о клочок бумаги, или о расстеленную на дороге солому.
Мизиппус. Что ты о ней говоришь? Она еще жеребенок. Но болтай что хочешь. Ты видишь эту лошадь? Она такая, какая есть, она везет меня. Я – ее.
Мальчик. Бедная, копыта у нее очень мягкие.
Филиппус. Как убедил тебя столь тщательно одноглазый, когда седлал ее для тебя?
Мизиппус. Он очень любезно просил, чтобы мы не садились вдвоем на лошадь, один на вьючное седло, другой позади, чтобы в конюшне я тщательно подстилал ей [солому].
Мальчик. Она, бедненькая, слишком нуждается [в пище], имея исхудалые бока.
Филиппус. Что вы делаете? Не садитесь в повозку?
Планетес. Тебе хорошо говорить, возница требует теперь вдвое больше, чем мы договаривались.
Филиппус. У вас дело с возницами и с судовладельцами? Легко сделаете все и по воле души. Род человеческий мягок, кроток, приветлив, образован, благочестив. Возницы – подонки земли, судовладельцы – отбросы моря. Дайте ему (вознице) половину из того, что он теперь требует.
Мальчик. Сколько полагаете уже времени?
Филиппус. По солнцу сужу, что свыше десяти.
Мальчик. Уже приближается полдень.
Филиппус. Неужели? Послушай, Мизиппус, едем. Пусть следует, кто сможет. Они найдут нас у «Розового бутона», постоялой таверны, расположенной напротив королевской пирамиды, недалеко от дома Куриона.
Мизиппус. Как выезжаем?
Филиппус. Через Марцеллиновы ворота, направо, простой и прямой дорогой.
Мизиппус. Напротив, будем держаться этой проселочной дороги, приятной и спокойной.
Филиппус. Ни в коем случае, нет ничего удобнее и безопаснее, чем дорога королевская. Ведь если повернуть, мы оставим [в стороне] путников, а та проселочная дорога, если меня память не обманывает, очень извилистая и темная.
Мизиппус. Кто те вооруженные копьями? Кажется, воины из наемников.
Филиппус. Что делать?
Мизиппус. Вернемся, чтобы нас не ограбили [123].
Филиппус. Поедем дальше, ведь легко уйдем от них, если лошади побегут через поля.
Мизиппус. Что, если они изобьют [нас]?
Филиппус. Ничего такого я не вижу, только длинные македонские копья.
Мизиппус. Подойди ближе, парень.
Мальчик. В чем дело?
Мизиппус. Ты не видишь тех германцев?
Мальчик. Каких?
Мизиппус. Тех, идущих нам навстречу?
Мальчик. Право же, это не германцы, а два парижских крестьянина с их молотильными палками.
Мизиппус. Так и есть. Удачи тебе. Вернул мне душу и жизнь. Но где Мизоспудос и Планетес?
Мальчик. Разгневанный возница, не получив с них, сколько требовал, повез их ухабистой дорогой; пока лошади пытались вытянуть с большой силой колеса, застрявшие в глубокой грязи, они разбили дышло и хомут, затем колеса были выдернуты из грязи с гвоздями [сорваны с гвоздей?], а сам безумец, гневом ослепленный, остановил [повозку], теперь чинит ее и бранится всеми богами, также ездоков проклинает ужаснейшими проклятиями.
Филиппус. Пусть они падут на его голову.
Мальчик. Думаю, что, оставив повозку, они перейдут в двуколку, которая без груза держит путь в Булонь. Главк и Диомед вошли в какую-то лодку, но лодочники говорят о невозможности при этом ветре с веслами и шестом совершать плавание. Говорят, что все лошади-бурлаки заняты, не знаю, каким способом можно передвигаться, и потому они еще не отвязали причальный канат [124].
Филиппус. Об оплате ничего не узнал?
Планетес. Ничего вообще.
Филиппус. Чудеса. Но я догадываюсь, что будет. Они не достигнут Булони до вечера.
Мизиппус. Что тогда? Мы используем весь завтрашний день для душевного отдыха. Посмотри, как скользит медленно та речка с совершенно хрустальной водой среди золотистых острых камней, как приятно журчит! Слышишь соловушку и щегла? Действительно, эта парижская область прекрасна.
Филиппус. Какое зрелище может быть равное этому? Каким спокойным течением течет Сена! Как несется та ладья на всех парусах и при благоприятном ветре! Всем этим чудесно освежается душа. О луг, одетый с чудесным искусством!
Мизиппус. [И] поистине, восхитительным творцом.
Филиппус. Сколь сладостный аромат испускает!
Мизиппус. Объезжай то здесь, то там левее, чтобы избежать очень вязкой глины, в которой твой неторопливый [конь] сразу же потеряет копыта. Сколь противоположно это поле своему соседскому – покрытое плесенью, невозделанное, гнилое, вздыбленное от камней, вооруженное колючками!
Мальчик. Разве не видишь, что поле высохло из-за гибели виллы? В противном случае оно хлебородное. «Зимней пылью, весенней грязью, при большом хлебе, Камилл, ты будешь косить (жать)» [125].
Филиппус. Пожалуйста, спой, несколько стихов, как обычно.
Мизиппус. Хорошо.
Счастлив тот душой и подобен самим богам,
Кого побуждает не
