драматизм новизны индустриализации, необходимо видеть долгосрочные тенденции. Кроме того, индустриализация США развивалась – хотя и преимущественно, но не исключительно – в условиях частного капиталистического свободного рынка. Федеральное правительство, которое в 1861–1913 годах всего с двумя интермеццо демократических президентов составляла республиканская партия, рассматривало индустриализацию как политический проект и видело интеграцию национального рынка, функционирование золотого стандарта и таможенную защиту национальной промышленности своими собственными задачами[104]. Индустриализация, лишенная всякой поддержки государства – какой ее видели и считали возможной некоторые либеральные экономисты, —исторически была абсолютным исключением. Никакого противостояния двух моделей – западно-либеральной и восточно-этатистской – не существует.
4. Капитализм
Историческая наука за последние два десятилетия существенно изменила наши воззрения на глобальную индустриализацию. Для многих частей мира ярко проявился XVIII век как эпоха динамики и развития торговли. Развивались концентрация и расширение рынков, специализированное ремесленное производство для ближних и дальних рынков, нередко также для международного и даже трансконтинентального экспорта. Государство – даже такое, которое в Европе мрачно именовали «восточной деспотией», – редко применяло репрессии против этой живой экономической деятельности, поскольку она служила источником растущих государственных доходов. Однако рост населения и подверженность почти всех обществ на Земле «мальтузианским» противодействующим силам не позволяли в целом добиться стабильного реального роста подушного дохода. Поэтому стоит уточнить: многие экономики этой эпохи находились в движении, в некоторых доход на душу населения медленно увеличивался. Но ни одна из них, кроме английской, начиная с последней четверти XVIII века не была нацелена на динамичное развитие, то есть на рост в современном смысле. Этот новый взгляд на XVIII век смещает привычные хронологические схемы. «Революция трудолюбия» могла растягиваться далеко за пределы формальной границы эпохи в 1800 году. Если изменения происходили, то редко так, как долгое время их представляли, – как внезапный «спринт». В то же время Александр Гершенкрон, очевидно, прав в том, что более поздние процессы индустриализации проходили быстрее и за более сжатый период времени, чем в первом и во втором поколении. Примеры – Швеция, Россия и Япония. Как и изначальная промышленная революция в Англии, позднейшие индустриализации также не стартовали, таким образом, с нуля. Их характеризовало скорее изменение темпа и типа в рамках общего движения экономики. С утверждением индустриализации в региональном, а затем и в национальном масштабе результатом ее редко становилось полное господство крупной промышленности. То, что Маркс называет «мелкотоварным производством», часто активно сопротивлялось, а иногда вступало в симбиотический союз с фабричным миром. Природой вещей первые поколения фабричного пролетариата были из деревни и часто еще долго сохраняли с ней связь. Фабрики и шахты становились магнитом не только для урбанизации, но и для сезонного отходничества между деревней и местом производства.
На языке эпохи новый порядок с середины XIX века получил название «капитализм». Карл Маркс, который редко употреблял этот термин в форме существительного, предпочитая говорить о «капиталистическом способе производства», в своей книге «Капитал. Критика политической экономии» (1867–1894) разобрал новую систему как отношения капитала, то есть антагонизм между обладателями рабочей силы и обладателями материальных средств производства. В упрощенной форме – в интерпретации таких авторитетов, как Фридрих Энгельс или Карл Каутский, а на рубеже веков и в реинтерпретации Рудольфа Гильфердинга и Розы Люксембург, – анализ капитализма Маркса стал ведущим учением в европейском рабочем движении. Понятие капитализма вскоре приняли и те, кто относился к новому порядку менее негативно, чем Маркс и его сторонники. В начале XX века исследования и дискуссии «буржуазных», но испытавших влияние Маркса национал-экономов, прежде всего немецких, привели к выработке зрелой комплексной теории капитализма, важнейшими представителями которой были Вернер Зомбарт и Макс Вебер[105]. В своей совокупности эти теории способствовали тому, что понятие о капитализме вышло за рамки тесной привязки к промышленности XIX века. Вместо обозначения определенной стадии общественно-экономического развития капитализм превратился в универсальную форму экономики, которую отдельные авторы прослеживали вплоть до античности. Были разработаны типологии капитализма: аграрный капитализм, торговый капитализм, промышленный капитализм, финансовый капитализм и тому подобное. Модели немарксистских немецких экономистов строились на отказе от центрального у Карла Маркса основания – «объективного» учения о трудовой стоимости, согласно которому только доступный для исчисления труд создает ценности. Но они и не примыкали к «теории предельной полезности», ставшей с 1870‑х годов общим местом в британской и австрийской экономической науке: теория строилась на том, как участники рынка оценивают свою «субъективную пользу» и распределяют предпочтения в принятии решений.
Теория капитализма рубежа XIX–XX веков, по-разному детализированная у Вебера, Зомбарта и других, не упускала из вида институты и обращала внимание на историческую динамику. Она не замалчивала противоречия между трудом и капиталом, но, в отличие от Маркса, делала акцент на заводском устройстве промышленности в капиталистических условиях, а также на настроениях и ментальности, «экономическом мышлении» (Wirtschaftsgesinnungen), которые приводили этот порядок в движение. Главные представители этой теории в такой степени ориентировались на исторические факторы, что даже анализ современности ставили на второй план. Притом что Зомбарт постоянно комментировал текущую экономическую жизнь, а Макс Вебер следил за современностью, начиная со своих ранних эмпирических работ о бирже, прессе и прусских сельскохозяйственных рабочих, их долгосрочный исследовательский интерес все-таки сосредоточен на эпохе, которую теперь назвали бы «ранним Новым временем». Здесь Вебер обнаружил истоки «протестантской этики», а Зомбарт – уже сформировавшийся целостный «торговый капитализм». От Маркса до Вебера капитализм был центральной темой анализа современности в социальных науках. Теории капитализма, к которым следует причислить и радикально-либеральные, и социалистические концепции империализма, появившиеся одновременно с работами Макса Вебера, Вернера Зомбарта и других членов «новой исторической школы» немецких национал-экономов[106], принадлежат к числу наиболее тонких самоописаний конца XIX столетия. Впрочем, единого представления о предмете при этом не появилось, и уже в 1918 году, то есть при жизни Макса Вебера, в литературе обнаруживалось чуть ли не 111 определений «капитализма»[107].
Подобная неопределенность не привела к отказу от понятия «капитализм». После классиков оно продолжало использоваться не только в марксистской традиции: его применяли и открытые апологеты системы, хотя традиционные экономические теории это понятие избегали; в последнем случае предпочитали нейтральное «рыночное хозяйство». Изменения последних двух десятилетий привели к возрождению понятия капитализма. Если ранее интерес к этой теме питался энергией развивающейся промышленности, обнищанием раннего пролетариата или подчинением мира расчетливому экономическому рационализму, то теперь – глобальным присутствием транснациональных корпораций и фиаско всех некапиталистических альтернатив. Независимо от того, выхолащивался ли социализм изнутри, как в Китае, или этот порядок заканчивался революционным финалом, как в Советском Союзе и сфере его влияния. Начиная с 1990‑х годов предпринимались многочисленные попытки создания описаний и интерпретационных теорий «глобального капитализма».
