взял ее в ладонь. Насекомое легонько пощипывало лапками его кожу, но все же вело себя спокойно, очевидно уже привыкло, что его держат в ладони и ничего больше.
— Иди сюда, сученок!
Все дальнейшее произошло буквально в несколько секунд.
Зур’дах через боль вильнул в сторону от лап жирной зуры, а когда она каким — то непостижимым для него образом ухватила его за одежду и подняла перед собой, — сделал то что планировал сразу.
Крепко сдавил угольницу, метя прямо в ее мерзкое, лоснящееся от пота лицо. Моментально брызнула длинная черная масляная струя, — угольница выдала весь свой запас.
Черная жидкость покрыла оба глаза Ташки. Именно туда гоблиненок и целил. И попал.
— Ааааааа! Мои глаза! — завизжала она, и отшвырнув Зур’даха прочь, замахала руками перед собой пытаясь прогнать жжение.
— Что ты сделал ублюдок⁈ Жжется! Что это такое?
Зур’дах грохнулся на пол. Теперь, у этой жирной суки были дела поважнее, чем держать его за шкирку.
Он сразу кинулся бежать прочь, к дому матери.
Получи, тварь!
— Я ничего не вижу!
Вслед ему она бросала проклятья, перемежая с самыми грязными ругательствами.
— В следующий раз я тебя поймаю, выродок, и так отделаю, что ходить больше не сможешь!
Мимо него просвистела парочка крупных камней, шлепнувшись в стороне. Товарки Ташки, скорее для видимости, чем с твердым намерением попасть в мальчику, швырнули в него десятки камней.
Камни заставили его еще прибавить скорости, и несмотря на то, что дышать через боль в груди было тяжело, он всего в какой-то пяток мгновений домчался до нужного, спасительного шатра. Шатра матери.
Короткий рывок во всю прыть отнял силы и остатки дыхания, и Зур’дах рухнул прямо на пол родного дома. Лежа на полу он глубоко и прерывисто дышал. На десяток секунд он забыл о своих ранах и о том что избит. Он только прислушивался к происходящему снаружи, но…никто его не преследовал, а крики Ташки уже стихли.
Вдруг гоблиненок вспомнил про угольницу, и осторожно разжал ладонь. В пылу драки он мог случайно ее раздавить. Всмотревшись в ладонь, мальчик понял что насекомое уцелело. Он выдохнул. Обошлось. Угольница все-таки полезное насекомое, и раздавить ее вот так сразу, только получив, было бы обидно. Неизвестно, есть ли у Драмара еще одна такая же, или нет.
Правда, сейчас она была недовольна, резво шевелилась, и даже пару раз попыталась цапнуть его за палец. Успокоенный, мальчик спрятал чернильницу в складки одежды.
Где же мама?
Поискав глазами в шалаше, он ожидаемо ее не нашел ее. Потом мальчик подлез к дыре в полу, которая вела в два подземных помещения, — вслушался, позаглядывал, — там тоже пусто.
Наверное, вышла куда-нибудь.
На этом, весь запас его сил исчерпался. Сегодня он мог только спать. Поэтому как только он оказался на мягких подстилках и надышался аромата расслабляющих трав, то погрузился в глубокий восстанавливающий сон, невзирая на боль, которая, впрочем, уже отступала.
Глава 7
Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. Спать было хорошо и приятно, во сне ничего не болело, просыпаться совсем не хотелось, но его снова тряхнули за плечо.
Пришлось нехотя открыть глаза.
Над ним склонилась мать.
— Опять подрался? — спросила она грустно покачав головой.
Зур’дах помрачнел. Признаваться, что ни с кем он не дрался, что его избили как последнего сопляка, было стыдно.
Разве это драка? В драке отпор дают, хоть какой-то, а это…это было просто избиение. Поэтому, он промолчал.
— Ладно, — улыбнувшись сказала мама, — поднимайся, займемся твоим лицом, а то тебя не узнать.
Зур’дах с трудом поднялся, — ноги затекли и теперь по ним ползали тысячи мурашек.
Мать помогла встать и усадила перед огнем костра, в который она подкинула каких-то трав и сухих растений. Огонь вспыхнул, выбросив вверх сноп искр и сильно задымил. Гоблиненок закашлялся.
После этого Айра взяла влажную тряпку и отерпла его лицо от засохшей крови. Потом бросила в огонь уже другой пучок травы. Он как и предыдущий сильно задымился, но пах уже совсем иначе.
— Дыши, дыши… — мама подтолкнула ладонью к нему побольше дыма.
Пучок травы был совсем небольшим, и скоро догорел, выдав необходимое количество дыма.
После этого мать прощупала его грудь где теперь виднелся огромный, в две ладони, синяк, и начала втирать какую-то мазь из каменной баночки. В грудь одну, на лицо другую. Каждое ее прикосновение отдавалось болью, и он еле сдерживался, чтобы не вскрикивать каждый раз.
Глубоко вдохнув дыма дурман травы, именно ее использовала мать Зур’даха каждый раз когда лечила его, — он ощутил как боль, там, где касалась руками мать, потихоньку отступает. Прикосновения мамы к лицу и груди уже не вызывали таких вспышек боли как поначалу.
Слегка затошнило. Голова закружилась, но лишь немного. Все это были обычные для всех реакции на дурман-траву.
Мягко и внезапно нахлынувшая слабость, заставила рефлекторно разжать прежде стиснутую ладонь. Снова клонило в сон.
— Это что еще за мерзость⁉ — брезгливо воскликнула мать.
Гоблиненок непонимающе посмотрел на нее, а потом на ладонь и вздрогнул. Как вновь угольница оказалась в ладони он не представлял. Он думал она заперта в небольшом кармане одежды.
— Драмар дал. — вяло признался гоблиненок.
Дым здорово так расслабил и тело и голову.
— Опять этот Драмар, — раздраженно вздохнула мать, — Ну-ка дай сюда эту тварь.
Зур’дах нехотя протянул руку.
— Только не убивай ее.
— Не буду. — пообещала мать.
Насекомых мама ненавидела, и Зур’дах конечно, это прекрасно знал, но ничего не мог поделать с желанием тащить домой любое редкое насекомое.
Она куда-то положила насекомое, и принялась уже другой мазью обрабатывать оставшиеся ссадины и ушибы по всему телу гоблиненка.
Мать
